самостоятельно победить.
Горизонт серебрян, необозрим, поднимаются горы в неровный ряд.
То ли это мы легенды творим,
то ли это легенды тебя творят.
Песня сложится за твоей спиной, золотое солнце войдет в зенит, и принцесса едет на смертный бой, и копье о щит жестяной звенит. И влетает, как рыжая стрекоза (правда, что ль, он пламя рождает ртом?)…
Но они замирают глаза в глаза,
и становится сказка вдруг не о том.
Всех, кто сегодня счастлив — боже благослови,
где-то в душе рассказчика мерзко скребутся черти.
Понимаешь. Любая сказка — она всегда о любви,
даже если кажется, что о смерти.
Просто законы — справедливы, хотя и злы.
Тот, кто горяч — никогда не сможет согреться.
Это неправда, что драконы умирают от старости или стрелы.
Они умирают от любви,
что не помещается в сердце.
Входит ночь во дворец, темноглаза, тепла, боса,
затихают шаги, умолкают все голоса,
и в свои покои идет королева,
и никто не хочет попадаться ей на глаза.
Да, она не любит празднества и балы.
Молчалива, спокойна. Идет. Прямее стрелы.
Ее косы рыжи и руки ее теплы.
Говорят, что она смотрела в глаза дракону
и осталась жива, величайшей из дев прослыв.
Может, кто-то еще б добавил чего, но кто же будет так глуп?
Королева раздевается у зеркала и всматривается вглубь.
И отчетливо видит, как белая кожа становится чешуей,
такой, что не пробьет ни одно копье,
как в чертах лица проступает — уже не вполне свое.
Как становится неуязвимым и нелюдским —
потому что любивший дракона
сам становится им.
И она сползает по стенке, нищим завидуя и калекам,
шепчет: "Господи боже,
как я устала быть человеком"…
БОНУСЫ
Бонус-Миник
Мы звери… Мы звери влюбленные!
Запомнился намертво чётко,
Мгновенно, почти буквально,
Сердце кипит, волнуется,
Чую, влюбилась фатально я…
Небо упало… разбилось о мои ладони огромными теплыми каплями и зашелестело по асфальту.
В его губах была сигарета, и небо решило не гасить ее. Быть может, потому, что он держал ее так, чтобы его кисть прикрывала ее от летящих капель. На секунду мне показалось, что сигарета — это я. Меня он прикрывал также…
Я плохо видела его в темноте. И мои пальцы решили компенсировать это несовершенство зрения. Его скулы были гладкими, а челюсть немного колючей. Мне неудержимо захотелось исследовать ее языком, но получить его ядовитое дыхание хотелось больше. И когда он в очередной раз затянулся сигаретой, разжигая её и мой огонь сильнее, я требовательно дернула его за воротник. Наши губы не коснулись. Хотя я не могла утверждать этого точно. Когда мы резко сближались, реальность на долю секунды покидала меня. Наверное, это была плата за удовольствие быть с ним близко. Так или иначе, за всё самое ценное мы платим своей жизнью. А жизнь измеряется временем. Потерянным временем. Он выдохнул тонкую струйку дыма мне в губы, и я приняла его дыхание в себя.
— Почему это не становится легче? — его интонации были такие, словно это была моя вина перед ним. — Сколько должно пройти, чтобы можно было хотя бы дышать, не загибаясь от боли каждый раз? Мы же люди… Человек же привыкает ко всему…
— Мы — звери… Звери — это всегда узы крови и боль…
Боль… Боль — это то, что было незыблемым атрибутом нашей близости. Ценность меряется болью, а боль — кровью… Кровь — это консистенция нашей сути. Всё по-настоящему стоящее в нашей жизни сопряжено с болью и кровью — рождение, любовь, смерть.
Любовь…
— Я люблю тебя… — и каждый раз почва из-под моих ног вылетает.
Я задыхаюсь.
Но я уже привыкла.
И он привык. Перед тем, как сказать это, он подхватывает меня, не позволяя осесть от "удара".
— Спасибо. Больно.
Он никогда не ласкает… Его руки просто там, где нужно.
— У тебя есть кто-то сейчас? — он всегда задает мне этот вопрос.
— Да. У тебя? — и я всегда задаю.
— Да.
Решают ли что-то наши ответы? Нет.
— Пойдем.
— Нет!
Но его руки тянут, и я иду.
— Я не стану…
— Мне не особо нужно твоё участие… Я все дам и возьму сам.
Кажется, мы уже ехали в лифте.
— Изнасилуешь? — он может… не то, чтобы я против.
Его глаза заискрились, на секунду он сжал губы, сопротивляясь улыбке, и все-таки засверкал на меня зубами, отрицательно покачав головой.
— Знаешь какой-нибудь третий, оригинальный способ?
— Уж поверь…
Его взгляд превратился в оценивающий и хозяйский, медленно заскользив по моим плечам. Он словно забыл, что я смотрю на него, говорю с ним, что это вообще Я. А может, наоборот, вспомнил?
Шаг ближе — и мой подбородок в его жестких пальцах. Он разглядывал мои губы.
— Тебе нравится мой рот?
— Мне нравятся мои пальцы в твоем рту.
Два из них уже были там, придавив мой язык и заставляя мой рот открыться шире.
Была ли я возмущена?
Наверное, была…
Не вынимая их, он сначала впечатал меня в стену, толкнув телом, а потом врезался в мой рот своим. Целовал ли он..? Не знаю… это сложно назвать поцелуем. Но, видимо, кому-то внутри меня понравилось! Быть может, именно этот кто-то стонал сейчас ему в рот, потому что это явно была не я!
Он отстранился.
— Сволочь… — мой голос, как и мои колени, был слишком мягкий и дрожащий.
Усмехнувшись, он спустился пальцами по моей шее до ключицы.
