Эмма нащупала выключатель, и неприятный свет люминесцентных ламп заполнил раздевалку. Она подошла к шкафчику Саттон и дрожащими пальцами открыла кодовый замок. Потом вытащила кроссовки, розовые теннисные носки, упаковку лейкопластырей, солнцезащитный лосьон и разложила все это на скамейке. Просунув пальцы в угол шкафчика, она приподняла нижнюю полку и поморщилась, когда в пустой раздевалке раздался металлический скрежет.
Под полкой, служившей дном шкафчика, оказалась узкая грязная щель. И там, среди комков пыли и ржавых заколок, лежала длинная, тонкая серебристая коробка-сейф. Сердце заколотилось, когда Эмма порылась в кошельке и достала ключик, который нашла в комнате Саттон. Она медленно вставила его в замок.
Ключ подошел.
Эмма открыла коробку и увидела внутри целый ворох каких-то бумаг. Она взяла верхний листок и вгляделась в убористый, аккуратный почерк. Это было письмо, подписанное Шарлоттой. «Саттон, я так сожалею обо всем». Шарлотта трижды подчеркнула слова «обо всем». «Не только о Гаррете, но и о том, что не поддержала тебя, когда ты переживаешь такие трудности сама знаешь с кем».
Я уставилась на записку. Что это значит? Что за трудности я переживала и с кем? Вспышка памяти вдруг озарила сознание, и я увидела, как мы с Шарлоттой стоим у школы, с сумками через плечо, склонившись друг к другу и перешептываясь. Она знает, Саттон, точно тебе говорю, шептала Шарлотта. Она не дура. И потом добавила: Тебе нужно подумать о своих привязанностях. Я старалась хоть ненадолго удержать воспоминание, но оно ускользнуло быстрее, чем пришло.
Эмма сложила послание Шарлотты и копнула глубже. Следующим ей попался составленный Габби и Лили список причин, по которым их следует принять в клуб «Игра в ложь». В качестве основных аргументов упоминались «оригинальный стиль и актерский талант». Затем она отыскала диктант по немецкому, в котором все ответы были заполнены, а в правом верхнем углу значилось: «Экземпляр преподавателя». Эмма отдернула руку как ошпаренная, поддавшись безотчетному страху перед фрау Фенстермахер, словно та могла ворваться в раздевалку и застукать ее с поличным.
Звуки капающей воды почти стихли. Зашумела вентиляция, и откуда-то издалека донеся чей-то кашель. Эмма взяла себя в руки и продолжила раскопки. Среди бумаг лежали старый полицейский протокол о задержании, контрольная работа с красным жирным «неудом»… И вдруг она наткнулась на ветхую страничку с косыми мальчишескими каракулями:
«Дорогая Саттон, прости. Я не хочу быть таким с тобой… Таким злым. Просто что-то внутри как будто заставляет меня… Но я боюсь, что если между нами ничего не изменится, я сорвусь. – Т.»
Холодок пробежал по спине Эммы. Это написал Тайер. Больше некому.
Она не знала, за что он просит прощения, но письмо звучало как угроза и свидетельствовало, насколько Тайер нестабилен. Ком встал в горле, когда Эмма перечитала записку. Она устала гадать и тыкать пальцем в небо. Оставался лишь один способ выяснить, что же, черт возьми, происходит.
И встреча с Тайером была неизбежна.
18
Посетитель к Тайеру Веге
Камера предварительного заключения примыкала к полицейскому участку, хотя у нее был отдельный охраняемый вход. Эмма остановилась в нерешительности перед стальными воротами, пытаясь выровнять дыхание. Наконец толстый лысый охранник в темно-синей форме, с зажатой под мышкой книгой в мягкой обложке, подошел к двери и уставился на Эмму.
– Вам помочь? – спросил он, позвякивая связкой длинных серебристых ключей на поясе. – Часы посещения уже заканчиваются, – буркнул он.
Эмма взглянула на часы от Cartier, которые нашла в шкатулке Саттон. 07:42 вечера.
– Мне всего на несколько минут, – сказала она, улыбаясь самой сладкой улыбкой, какую только могла изобразить.
Охранник мрачно посмотрел на нее. Эмма увидела обложку его книги: на обложке накачанный детина с мечом целовал хрупкую блондинку. В детстве Эмма читала подобные романы от издательства Harlequin — на книжных полках в домах ее приемных матерей они занимали почетное место. Одно время она воображала, будто брюнетка в костюме пирата на обложке «Разбитых сердец» и есть Бекки.
Наконец охранник открыл ворота и впустил ее внутрь. Он достал планшет с регистрационным листом. Эмма пыталась унять дрожь в руке, пока писала САТТОН МЕРСЕР в графе ПОСЕТИТЕЛЬ и ТАЙЕР ВЕГА в графе ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Эмма знала, что совершает рискованный шаг, но что делать, если она зашла в тупик. Ей необходимо выслушать версию Тайера. И разговор лицом к лицу, в тюрьме, где их разделяет пуленепробиваемое стекло, казался самым безопасным в сложившихся обстоятельствах.
Охранник взглянул на имя заключенного, которое указала Эмма, и кивнул.
– Пойдемте со мной. – Он открыл тяжелую стальную дверь и повел ее по длинному коридору.
Второй охранник, в такой же темно-синей форме, с бэйджем «СТЭНБРИДЖ» на широкой груди, ожидал Эмму в небольшой квадратной комнате, разделенной посередине перегородкой из толстого стекла. Эмма обрадовалась, увидев, что это не Квинлан – ей совсем не хотелось общаться с ним сегодня.
– Садитесь здесь, – сказал Стэнбридж, указывая на одну из кабинок.
Эмма села на жесткий оранжевый пластиковый стул. Деревянные панели по бокам, вероятно, обеспечивали подобие конфиденциальности, хотя Эмма сомневалась, что в пустой комнате это необходимо. На панелях кто-то оставил надпись цветным маркером и чернилами: «СП ЛЮБИТ СН. ВМЕСТЕ НАВСЕГДА» и вырезал дату: 5/4/82.
По ту сторону перегородки распахнулась дверь, и Эмма вздрогнула, а ее сердце подпрыгнуло к горлу. В кабинку в сопровождении пузатого коротко стриженного охранника вошел Тайер. Он осунулся, бледная кожа была туго натянута на скулах. Увидев Эмму, он опешил и напрягся. На мгновение Эмме показалось, что он сейчас развернется и уйдет. Но охранник ткнул его между лопатками, подталкивая к кабинке.
Тайер неохотно шагнул вперед и сел напротив Эммы. Когда он снял телефонную трубку по ту сторону стекла, оранжевый рукав его комбинезона задрался и обнажил татуировку, которую Эмма не видела на очной ставке в полицейском участке. На внутренней стороне запястья красовался орел, а под ним – крошечные буквы «ПБС». Не об этой ли татуировке говорила Мадлен?
Я пристально смотрела на Тайера, вглядываясь в каждую черточку. Пыталась представить себе, как я его любила. Как хранила в тайне наши отношения. Рисковала ради него дружбой. Даже мертвая, лишенная памяти, я чувствовала, что во мне что-то шевелится, толкает меня к нему, вызывает желание быть рядом, насколько это возможно. И в то же время его темные глаза и угрожающее выражение лица пугали меня. Я знала, что в моих воспоминаниях спрятано что-то особенное, чего я еще не видела, какой-то страшный момент, который память отказывается воспроизводить.
Эмма тоже взяла трубку и сделала глубокий вдох.
– Нам нужно поговорить, – произнесла она настолько решительно, насколько у нее хватило сил. – У меня к тебе несколько вопросов о той ночи, – продолжила она, имея в виду ночь гибели Саттон. – И обо всем, – добавила она.
