Подруга засыпала и просыпалась в старой квартире с проблемными родителями, глядя на эту шторку. И спустя год так сложились обстоятельства, что она – одна из всех – получила жилищную субсидию и взяла в ипотеку маленькую замкадышевую квартирку! Но свою! Отдельную!
– И угадайте, что висит в ванной ее квартиры? – с преувеличенной загадочностью спрашиваю я.
– Ваш портрет? – хохмит председатель профсоюза.
Он все-таки классный. Я смеюсь вместе с залом. Напряг ушел, мы будем жить. Мы все вместе переместились с похорон на корпоратив и уже все тут танцуем вприсядку…
Готовиться к худшему – это тоже жизненная стратегия, заслуживающая внимания. Как самураи, которые вступают в схватку, лишь прокрутив в голове все варианты развития событий и приняв собственную смерть как худший вариант. И дерутся потом так, будто это уже произошло. А раз ты уже умер, то и нечего терять.
Но как по мне, так жизнь в ожидании смерти – это уже смерть. Я не предлагаю ходить с нестираемой улыбкой на лице и немотивированной мантрой «ВСЕБУДЕТХОРОШО» под минометными обстрелами.
Я просто предлагаю замечать хорошее уже сегодня, увидеть в кризисе возможность начать новую жизнь и оптимальное время для кардинальных перемен, забанить уныние и апатию, которые эпидемией, воздушно-капельным путем распространяются в обществе благодаря вот таким вот профессорам, и просто жить свою жизнь начисто, без черновых вариантов, потраченных на ожидание, что кто-то придет и решит все ваши проблемы, и страхи-страхи-страхи, что все будет плохо… Не будет, ребят. Потому что как все будет, зависит только от нас…
Вечером я уезжаю из пансионата. Меня выходят провожать почти все слушатели. Мы провели чудесный яркий день вместе и теперь стоим на крыльце, хохочем, ждем, пока водитель прогреет машину.
Вдруг из дверей пансионата выходит профессор. В шапке с завязочками и с волосатым шарфом. Оказывается, он тоже был здесь весь день, хотя все думали, что он уехал сразу после своей лекции, спасать остальное народонаселение России. На крыльце воцаряется зловещая тишина.
– Всем до свидания, – вежливо говорит профессор. – Желаю вам все успеть и с пользой использовать оставшееся нам мирное время.
И вдруг где-то на задних рядах слышится тихо напевающий голос председателя профсоюза:
– В темно-синем лесууууу, где трепещут осииины, где с дубов-колдунов опадает листваааааааа…
Народ подхватывает:
– На поляне лесноооооой зайцы в полночь косилии и при этом напевали странные словааааааа!
И мы все, переглядываясь и смеясь, на разные голоса затягиваем: «А нам все равно, а нам все равно…»
Профессор затравленно смотрел на нас из окна автомобиля. Водитель не трогался, ждал меня.
– Знаете что, ребят? – сказала я, глядя на квадратную шапку профессора с завязочками, понимая, как сильно я не хочу в ту машину. – Можно я здесь, с вами переночую?
– Уррраааааааа!
Под дружный одобрительный гул народа мы помахали отъезжающей машине, увозящей профессора в дом с гречкой и тушенкой, а сами пошли играть в «Крокодила».
Потому что жизнь – продолжается!
Вторая серия
Тома влюбилась в Гарика по совету подруг. Он был герой, а в героев принято влюбляться. Однажды группа людей заблудилась в лесу, а Гарик не растерялся и вывел всех к дороге. У этой ситуации существовали дополнительные штрихи: сокурсники в той группе были пьяны, Гарик – единственный трезвый, и лес – это не тайга, а просто несколько гектаров деревьев между деревнями, иди в любую сторону – и выйдешь к людям, но эти факты сбивали градус героизма истории до приземленной обыденности, поэтому о них было принято умалчивать.
К черту подробности, Гарик – герой. И точка. В кого же еще влюбляться, когда тебе 19 и за окном – апрель? Закрутился роман. Тома перестала есть, спать и учиться. Она не понимала, как же так случилось, что в ее мыслях помещается один человек, а все остальное – не помещается.
Однажды Гарик со стройотрядом уехал на неделю в другой город – и Тома просто лежала и ждала. Не могла жить, когда между ними целый город: не хватало кислорода.
Мама плакала в подушку, глядя на дочь, говорила, что это больше похоже на болезнь, чем на любовь: от любви люди цветут, а не высыхают. «Только доучись, пожалуйста…» – шептала мама.
Утром Тому вырвало.
– Наверное, щи вчерашние прокисли, – сказала она маме.
– Все ели. А рвет только тебя… – Мама внимательно посмотрела на дочь. – Сходи к врачу.
Беременность подтвердилась. Гарик обещал жениться, потому что он герой, а герои – люди ответственные. Он повел Тому на смотрины к своим родителям. Родители были предупреждены и заряжены скандалом. Гарик – еще ребенок, куда жениться?
Перед знакомством волновались все, но Тома – особенно. А вдруг она не понравится родителям? И они запретят ей видеть Гарика? Она потеряла сознание от предвкушения ужаса еще в лифте. Знакомство так и состоялось – Гарик выволок ее из лифта, обвисшую, бледную, на руках. Тот день пах нашатырем и разочарованием.
Родителям Тома не понравилась. Даже не она, а тот факт, что все так рано и безальтернативно. Беременность ставилась в укор именно Томе, как будто она сама ее себе организовала. Гарик на том семейном суде был признан безвинным соучастником, наивным заложником ситуации. Томе было так стыдно, что хотелось встать и уйти от позора далеко-далеко, в другой город. Но она помнила, что без Гарика воздух становится разреженным и не вдыхается. Поэтому она никуда не ушла, а сидела за столом, низко опустив голову.
Расписались. Казалось бы – счастье, новая семья, новая жизнь, даже комната отдельная. Но отношения сразу ухудшились. Гарик стал отстраненным, акценты были расставлены на том, что Тома его женила на себе насильно, обманом. А он – не нагулялся. И теперь он несчастный – как дикая птица в клетке.
За неделю до Томиных родов Гарик опять уехал на стройку. Добрые люди донесли: он там строит не только дом, но и отношения. Есть некая Людмила с толстой косой, широкими бедрами и перспективами.
Тома поняла, что когда о человеке говорят «герой», то не надо поддаваться флеру этого слова, надо уточнять подробности. Потому что если человек и правда герой, то не надо ничего домысливать и замалчивать, а если хочет им казаться – то это другое.
Гарик – никакой не герой, а человек с синдромом сломанной совести. И никакой стройотряд не построит ему эту совесть заново. Томе стало очень больно. Так больно, что она закричала в голос. Соседи вызвали «Скорую». Через несколько часов она родила сына и еще через три дня вернулась с ним к маме домой. Семья закончилась.
Фильм «Москва слезам не верит», как вы наверняка помните, состоит из двух серий. И обе можно посмотреть на YouTube. И вот тут удивительная штука: у первой серии просмотров больше, чем у второй. То есть существует дельта людей, посмотревших первую серию, которая заканчивается тем, что главная героиня плачет от усталости, потому что она и учится, и младенца тянет, и поддержки нет – это очень тяжело, и она переводит будильник на «пораньше», и спать осталось совсем мало… Так вот существуют люди, которые думают, что это и есть конец фильма. Ну, то есть такое кино без хеппи-энда. Не верит Москва слезам, не верит. Плачь не плачь, хоть обрыдайся.
