Двадцать два электрода со стороны каждого ушка – это как бы слуховые нервы. Звук поступает прямо в мозг и потом обрабатывается в речевом процессоре, классифицируя звуки на важное и неважное.
Ребенок учится понимать: вот мамин голос – важный, приоритетный. А стук колес поезда – менее важный, неинформативный. А вот птичка поет. Надо спросить у мамы, что за птичка.
Дети учатся слышать и понимать мир.
Для того, чтобы слышать и понимать самого себя не существует кохлеарной имплантации. Когда в собственное сердце вшивается переводчик шепота собственного сердца. Нет таких электродов. Надо расшифровывать свои истинные желания самим.
Но это интересное занятие для тех, у кого есть на него время.
«Сейчас не время», – часто думаем мы, перед тем как отложить что-то, что казалось нам важным.
А я думаю: всегда не время для человека, который просто не хочет.
Умеете играть на гитаре?
Жить
Мы год копили на семейный отдых.
Полетели втроем в Египет: я, муж и сын.
Море, солнце, ол инклюзив.
Я предвкушала счастье.
Настояла на покупке тура сильно заранее, потому что длительное предвкушение удовольствия тоже входит в стоимость.
Прилетели в Шарм-эль-Шейх, заселились в отель, искупались в море.
У меня тут же сгорел нос, но на концентрацию счастья такие мелочи не влияют.
Вечером взяли такси, поехали гулять в город. Шли по улице и наслаждались местным колоритом.
Сыну было четыре года. Он попросил мороженое.
Веселый смуглый дяденька стоял за прилавком в костюме эскимо. Он наскреб специальным круглым половничком пломбира в вафельный рожок, протянул ребенку мороженое, а к нему – пластмассовую разноцветную ложечку. Очевидно же, что ложечкой есть даже вкуснее.
Мы с мужем шли по другому континенту, по удивительной улице, запруженной необычными, непохожими на москвичей, жителями; впереди вприпрыжку скакал наш сын и ел мороженое.
Я испытывала искрящееся дистиллированное счастье.
Вдруг сын обернулся и что-то спросил у меня, при этом он держал ложечку около рта.
Я заметила, что ложка будто… откусана, в ней не хватает острого треугольного кусочка пластмассы.
А мороженщик точно давал нам целую, я запомнила.
Я бросилась к сыну, схватила его за плечи:
– Ты откусил ложку? Отвечай! Откусил?
– Фто? – напуганные глазищи ребенка наливаются слезами.
– Ты проглотил? Проглотил? Острый кусок пластмассы проглотил?
У меня бешено колотилось сердце. Я представила, как треугольный кусок ложки попадает внутрь и распарывает пищевод моего ребенка. Минута – и внутреннее кровотечение.
А я в чужой стране и понятия не имею даже, как вызвать скорую!
Меня сильно затрясло, муж побледнел, сын ничего не понял, но на всякий случай заревел.
– В отель! Такси бери, мчим в отель, там хоть инет есть, – ору я мужу.
Мы срываемся с места, бежим к машине, прыгаем внутрь, напугав водителя, напряженные, озадаченные, экстренно мчим по пробкам к спасительному вайфаю.
В лобби я пишу гиду сообщение, а потом, не дождавшись мгновенного ответа, звоню.
Я понимаю, что, если скажу обтекаемое: «Кажется, ребенок проглотил кусочек пластмассы», никто не придет и не спасет. Это звучит нестрашно, будто всполошенная мамашка просто кудахчет, создав проблему на пустом месте.
– Ребенку распороло пищевод, – сухо сообщаю я в ответ на беззаботное «алло» гида.
– Что-о-о?
Гид прилетел в отель через 15 минут, мы прыгнули в его машину, схватив с собой деньги и документы, и помчали в больницу.
По медстраховке, которая у нас, разумеется, есть, мы вправе обратиться не в любую клинику, а в ту, что указана в страховке.
«Только бы не ветеринарка», – испуганно думаю я. В голову лезет только страшное.
С врачом мы говорили через гида – он переводил.
Нет, нельзя рентген. Нет, нельзя УЗИ. Нет, нельзя МРТ. Это бесполезно. Такой кусочек не увидим. Ждите от двух до семи дней, как вошло, так и выйдет. Вот таблетки. Нет, не ребенку, а матери. Пусть успокоится. Дети вон стекла глотают и ничего.
Я смотрела на врача, как на пришельца с другой планеты, и никак не могла понять, как он сохраняет такое ледяное спокойствие в экстренной ситуации, когда у ребенка в любой момент может случиться внутреннее кровотечение! Что за уровень медицины такой? Мезозой?
Я вдруг все поняла.
– Миш, он просто не хочет лечить нашего ребенка! – прошептала я побелевшими губами, впадая в отчаяние.
– Скажите ему, что мы дадим денег! – попросил гида напуганный муж. – Взятку или как тут? Пусть не по страховке, а как частников лечат. Обычно с частников дерут даже за ненужные процедуры. Вот пусть узи-шмузи делают…
Гид перевел врачу этот пламенный спич, тот засмеялся.
При чем здесь деньги? Просто наблюдайте за ребенком, приезжайте, если станет хуже. Но это практически исключено. Все само выйдет. У меня следующий пациент, не задерживайте.
Нас навязчиво выставили из кабинета.
На обратном пути в машине было разлито гробовое молчание. Хотя гид был веселый: он трактовал ситуацию как «все обошлось». Я была подавлена. Я трактовала ее как «всем плевать».
Уставшие муж и сын дремали.
В номер мы вошли за полночь.
– Ну, звоните, если что, – сказал гид и сбежал в свою жизнь.
Сын спал, свернувшись комочком. Муж распластался на кровати и храпел.
Меня до макушки затопил страх.
У меня нет запасных детей, только вот этот, самый любимый на свете мальчик. Я слушала дыхание сына и не могла расслабиться. Уровень тревожности на максимуме.
Прикорнула под утро.
Перед тем как заснуть, сходила на ресепшен и раздобыла… горшок. Сыну почти четыре года, и он давно ходит в обычный туалет, но тут другой случай.
Мы теперь ждем. Чуда.
Муж с сыном проснулись бодрые.
– Мы сейчас позавтракаем и пойдем в аквапарк! – заявил муж.
«Нет, я разведусь с этим равнодушным бессердечным человеком!» – со злостью подумала я.
– Какой аквапарк? А если вдруг что?
– Что? – не понял муж. – Ты предлагаешь сидеть в номере и смотреть на ребенка? Поставить отдых на паузу? Нам сказали наблюдать! Вот я и буду наблюдать, как мой сын катится с горки, а не сидит, бледный, в номере.
И они пошли в аквапарк.
Потом на море.
