– Ты сказал!
– Ничего я не говорил, пошли отсюда!
10
– Какая же это картина?! – возмутилась Ирка, когда я ее подвел к стене.
Мне показалось, она меня хочет ударить по щеке. Я отошел подальше и совсем не к месту прочел свое единственное стихотворение, сочиненное на уроке арифметики:
Рожден ли я средь людей теряться,
Спокойной жизнью наслаждаться,
Прожить бесславно свой недолгий век
И умереть как жалкий человек?
Сзади меня совсем не Иркин голос спросил:
– Как фамилия?
Я обернулся.
Вот уж не ожидал я увидеть товарищей милиционеров! Как они появились? Дверь оставил раскрытой. Какая теперь разница.
– Чего вы? – сказал я. – Я ничего…
Я хотел выскочить в дверь, но меня перехватили.
– Спокойно, спокойно, – сказал старший лейтенант, – ишь ты…
– Что я сделал?! – сказал я.
– Покажите-ка вот эту книжечку, – попросил он. На столе лежал «Суриков».
– Давайте-ка, давайте-ка ее сюда.
Он сам взял «Сурикова», повертел в руках и передал сержанту.
– А вы, барышня, что тут делаете?
– В гости пришла, – сказала Ирка.
– Погостили, а теперь домой идите.
– Ну, я пошла, – сказала Ирка.
– До свидания… – сказал я.
– Соберите краски, – сказал старший лейтенант.
– Нету у меня никаких красок, – сказал я, – кончились у меня все краски.
– Ну и ну! – сказал он, глядя в упор на стену. – За это я бы своего сына по головке не погладил!
Сержант рассматривал стенку с интересом. Он потрогал краску и тоже измазал палец, как мой отец.
– И на это ты все краски угробил? – спросил с недоумением старший лейтенант. – А теперь отвечать придется, ай-ай-ай! Я бы всыпал. Ну дает! Кто у тебя родители?
Я молчал.
– Приличные, наверное, родители, а сын – вор.
– Доверху все замазал, товарищ старший лейтенант, – сказал сержант, – живого местечка не оставил, товарищ старший лейтенант.
– Воруем, значит, великие художники? Сурикова крадем, костюмы, краски…
– Какие костюмы?
– Ах, мы о них не слышали?
– Не знаю я ни о каких костюмах!
– Сурикова, значит, украли, – очень хорошо!
– Зелененькой красочкой, товарищ старший лейтенант, похоже, из ковша лил…
– Распустились молодые люди.
– И потолочек прихватил, – сказал сержант.
По стене скользнул солнечный зайчик и пошел плясать по краскам. Наверное, какой-нибудь мальчишка баловался зеркальцем на противоположном балконе.
– Намазюкал, аж глаза ломит, товарищ старший лейтенант, – сказал сержант.
– Ну, пошли, художник, – сказал старший лейтенант.
– А как я родителям сообщу?
– Раньше нужно было о родителях думать, молодой человек.
Кошмарики, пропало ваше чадо…
11
В камере я положил в угол свой пиджачок под голову и прилег. Хорошо, что пиджачок прихватил с собой на всякий случай.
Лезли в голову мысли. Самые разные, самые несуразные.
Подвальчик темненький, прохладненький подвальчик, а наверху жара. Играют двое в карты. Странно, у них карты не отобрали, не обыскали. Пьяный спит. Обстановочка, новая обстановочка. Никто на меня внимания не обращает, и то хорошо.
Встал, потянулся. Надоело лежать.
Те двое кончили игру, один мне говорит:
– Не надо.
– Чего не надо?
– Здоровье теряешь, брат, здоровье теряешь…
– Как это?
– Факт тебе говорят: когда тянешься – все здоровье уходит. Нужно хлопнуть себя по груди. Хлопни, брат, себя по груди.
Он хлопнул себя по груди кулаком, и я хлопнул.
– Вот так. Здоровья не теряй.
Никто меня не спрашивал, за что я сюда попал, хотя мне всех хотелось спросить.
Я отошел в сторону и еще раз хлопнул себя по груди.
Он заметил:
– Умный человек – совет повторил! Молодец – совет повторил! Разумный совет повторил Антон около пекарни!
Он подошел ко мне с картами в руках.
– Набрал однажды я пригоршню медяков на три рубля, – продолжал он, – кладу в карман и чувствую, меня клонит, клонит в одну сторону. Один бок другой перевешивает, брат. Так. Двое подкатили, понял? Ограбление средь дня. А я? Пригоршню медяков швырнул в рыло – ать – одному! Ать – другому! Самого гиганта можно свалить, пехлевана – р-рраз! Наповал! Ать! Ошарашил…
Дверь отворилась, его окликнули.
– Некогда мне! – заорал Антон около пекарни. – Не хочу я сейчас домой, дайте с человеком поболтать!
– Давай, давай, Антоша, погода хорошая, – сказал милиционер в дверях.
– Тьфу! – сказал Антон около пекарни. – Ну, я пошел… Здоровье не теряй, – сказал он мне возле дверей, хлопнув себя но груди кулаком.
Я сделал то же самое.
– Умный человек – совет повторил, – сказал он. Вскорости ушел за ним его партнер в карты. Ушел, протрезвившись, пьяница.
А я сидел.
12
– Кто здесь сидит? Кто здесь сидит? – разбудил меня откуда-то издалека тонюсенький голосок.
Опять не понял сразу, где я. Сплю на пиджаке. В углу…
Голосок назойливо не прекращался.
Увидел решетку и хлопнул себя по груди.
Ухватился за решетку, подтянулся на руках.
Маленькая девочка стояла посреди двора, задрав кверху голову, и повторяла без конца: «Кто здесь сидит?»
– Я здесь сижу! – крикнул я.
Ее как ветром сдуло.
Если бы меня не разбудили, я бы не проснулся. Время раннее. Проспал здесь всю ночь, а дальше что?
Что будет, то и будет…
Мысли лезли и лезли. Лежу на пиджачке весь в мыслях. Продолжает ли жариться на сковородке еда, после того как выключен огонь? По идее, рассуждал я, должно еще жариться, пока не остыла сковородка… А может, наоборот? Нужно у кого-нибудь спросить. Проклятая сковородка не выходила у меня из головы. Торчит в мозгу, никак от нее не отделаться, втесалась в башку и сидит. Ну и мысли!
Встал, походил, поднял газету с пола.
