Поначалу Демагог доволен. У него мало опыта в строительстве или архитектурном дизайне, но он убежден: если у Узурпатора есть дворец, то должен быть и у него. Причем еще больше.
Возникло две проблемы. Обеим виной Трепач, камергер-полукровка Нового Горизонта. Трепач говорит, как дышит – постоянно и неосознанно. Однажды при дворе по завершении разговора был брошен неуместный комментарий.
– Разумеется, Рухнувший Дворец ничто по сравнению с этим.
Демагог, сидя в своей глубокой чаше, бросает на него сердитый взгляд и требует объяснений. Он-то думал, что дворцы одинаковы.
– Я… ну, во-первых, Рухнувший Дворец находится под углом, вот так, – показывает камергер. – А во-вторых, он больше.
В складках живота Демагога начинают бурлить жидкости, и Трепач дает задний ход.
– Ненамного больше! Разница несущественна, практически незаметна.
На следующий день Трепачу приказано сделать башни Демагога выше башен Узурпатора, наклонить их под более острым углом и расширить.
Значит, снова страдать тем, кто тащит стройматериалы в руках и когтях и поливает стройку собственным потом. Не успевает результат нового этапа строительства затмить дом Зеленого Солнца, как тут же рушится. Некоторые говорят, что это из-за некомпетентности Трепача. Трепач говорит – это потому, что Узурпатор – правитель всего, и поэтому ни один дворец не сможет превзойти его резиденцию. Демагог соглашается – до тех пор, пока Узурпатор жив.
В то время как некоторые инфернали оплакивают гибель своего монарха, Демагог вновь начинает ремонтные работы. Вскоре после того, как дворец опять рушится, на строительные леса насаживают голову Трепача.
У новых камергеров свои планы и чертежи. Вскоре и их головы становятся немым свидетельством недовольства Демагога.
Самаэль бредет сквозь этот исторический памятник. Странная мозаика истории. Ни одна стена не соответствует другой, всякий исходный концепт погребен под мешаниной кирпича и металла, цемента и прорех. Во дворце Демагога много дыр. Тут и там эклектично роятся подвески и подпорки, старательно не давая верхним этажам пасть жертвами гравитации.
Картины и трофеи раскиданы по какому-то непознаваемому замыслу: некоторые под углом, некоторые вверх ногами. Некоторые частично перекрывают друг друга, волею случая создавая коллаж. Некоторые трофеи все еще дышат; когда-то они являлись гордостью двора Демагога, теперь же понижены до коридоров или альковов. Их кормят, когда есть чем и когда работники о них вспоминают.
Проводница ведет Самаэля по переходам – те извиваются и закручиваются, подобно уродливым узлам на струнах. Повсюду окна – на внешних и внутренних стенах, начинающиеся маленькими канавками на полу и кончающиеся большими впадинами на потолке, спаянные стеклянные пузыри, раскрашивающие мир сюрреалистичными цветами. Сквозь них Самаэль видит заброшенные незаконченные части дворца, лестницы и двери, ведущие в никуда.
Ищейка шагает рядом, сообщая о своем беспокойстве посредством сущностной связи и виляющего хвоста.
Когда он проходит мимо, один из экспонатов оживает. Это парень – такой тощий, что все ребра легко можно пересчитать, со впавшими глазами и щеками.
– Ты?.. – произносит он в величайшем напряжении.
Проводница отрицательно машет рукой и идет дальше. К ее негодованию, экспонат не утихает.
– Ты?..
Самаэль останавливается, раздражая женщину, которой приходится его ждать.
– Я – что?
Он открывает рот как рыба.
– Ты?..
– Пойдем, – окликает проводница, подгоняя его жестами. – Неразумно заставлять Демагога ждать.
Он кивает, и они идут дальше, оставляя мужчину на его пьедестале. Самаэль почти дошел до конца коридора, когда парень подобрал нужные слова.
– Ты настоящий?
В этот раз он не останавливается. Конечно, он настоящий!
Несмотря на раздробленные пластины и гротескную конструкцию брони Самаэля, мужчина видит в ней что-то знакомое.
– Ты рыцарь?
Вопрос повисает в воздухе, оставшись без ответа.
Они проходят через галерею дверей, припаянных к стенам и всегда открытых. Неясно, так надо, потому что это что-то символизирует или всем просто наплевать.
По пути Самаэль размышляет. Рыцарь ли он? Нет. А может, да? Может, все же стоит им стать? Эта мысль его беспокоит. Слишком уж здорово звучит «рыцарь Самаэль», чтобы просто так отбросить эту затею.
Последний вопрос он слышит ушами Ищейки. Псиное Отродье пятится назад, как, честно говоря, хотел бы сделать и Самаэль.
– Сдержишь ли ты свою клятву?
Он никогда не приносил клятвы. Его создателю не нужны были клятвы, чтобы обеспечить его верность. Его создали, чтобы подчиняться. Но в его разуме и так уже вертится целый неудобоваримый клубок различных мыслей, и этот вопрос – лишь один из них.
Дворцовые покои Демагога сделаны целиком из стекла, наворованного за многие годы и переплавленного в огромную неравномерную сферу с утолщениями тут и там. Любой предмет, видимый сквозь это стекло или отраженный в нем же, превращается в кошмар. Комната опасно балансирует на верхушке дворца. Уродливый пузырь, удивительным образом сочетающийся с захламленным окружением.
Во дворе слуги-полукровки и полулорды держатся поближе к стенам. Низшие инфернали – в пестрых, по большей части, животных оболочках – группируются ближе к центру. В течение многих лет Демагог принуждал их к регулярному обмену сущностями, утверждая свою власть. Это привело к постепенному размытию границ самосознания. Обезличиванию потенциальных соперников до примитивной толпы.
Над ними возвышается сам Демагог – гора трясущегося в котловане жира. Его руки – длинные иссохшие палки с тонкими разветвленными пальцами, а ноги – два атрофированных обрубка. Сиреневая голова, похожая на созревший прыщ, косится на одну сторону.
На скамье перед ним лицом ко входу сидят три неподвижных, будто статуи, человека. Они – голос Демагога, живые рупоры правителя Нового Горизонта. Один – человек с полными руками и ногами, откормленный и бородатый; второй – молодой, рыхлый и лысый. Третья – маленькая девочка, завернутая в черное.
Самаэль предстает перед ними.
Исполнив свои обязанности, его проводница сразу же исчезает.
Длинным пальцем Демагог пронзает маленькой девочке голову. Сущность вливается в нее, оживляя и зажигая ее глаза нечеловеческим светом.
– Что, что, что? Что такое? Он из Дворца Рухнувших? Еще один?
Девочка подбородком указывает на другую часть комнаты, и Самаэль понимает, что он не единственный гость. Удручающе далеко от остальных отстоит Заусенец. Он не шевелится, но его тело излучает недовольство. Вокруг него увивается изношенная оболочка розовокожей кошки – трется о ноги, пытаясь привлечь внимание, и точит когти о поношенный плащ.
