Веспер кивает:
– Я буду скучать.
– Если она выживет, приводи ее с собой.
– Приведу.
– А если нет, все, что ты сможешь спасти, послужит бесценным вкладом в мои исследования.
– Но если она умрет, то в чем смысл?
– Будущее. Мы всегда должны смотреть в будущее.
* * *
Сквозь вечно открытые двери вплывает массивное тело Образины. Самаэль наблюдает, как он ковыляет в комнату, блокируя обвисшим жиром выход. Мелкие инфернали карабкаются по нему, как дети, как паразиты, устраиваются в складках кожи и рубцах, забираются на плечи и тазовые кости.
Самаэль замечает, насколько комфортно инферналям вместе, как довольно урчит сущность. Он сильнее сжимает меч, как только к нему приходит очередное неприятное осознание: Образина и его дети пришли без проводника. Это значит, что они уже были раньше представлены двору Демагога. Образина и Демагог стоят по бокам от него и Заусенца, и он чувствует себя будто в ловушке.
Демагог вытаскивает палец из головы девочки, и та опадает. Все глаза устремляются на этот непропорционально длинный палец, который проделывает свой путь до лысого черепа молодого мужчины, сидящего рядом с девочкой. Тот дергается, губы расплываются в настолько широкой улыбке, что кожа в уголках идет трещинами.
– Добро пожаловать, Образина! – шевелятся губы, наделяя голосом мысли Демагога. – Собрание набирает обороты и скоро начнется. Должен прийти еще один, и потом… – мужчина замолкает, его лицо застывает улыбающейся маской.
Самаэль видит все маленькие глазки, следящие за ним из каждого уголка телес Образины. Он смотрит на низших существ двора и замечает в их глазах тот же голод. Рядом с ним рычит Ищейка.
Первым не выдерживает Заусенец. Инферналь протягивает руки, раскрывает плащ из кож…
Высовываются округлые острые крюки. Тянутся к розовокожей кошке, сидящей у его ног, пронзают ее. Раздается единственный вскрик, после чего крюки без труда сдирают кожу, запихивая ее подальше, чтобы позже прикрепить на плащ. Скелет опадает на пол, кровь и мышцы курятся красным паром.
Демагог резко вынимает палец из головы молодого мужчины, которая тут же падает, и направляется к третьей фигуре на скамье. От прикосновения тот оживает, борода топорщится, и изо рта вместе с пеной исходит его громовой голос:
– Повесить Заусенца! Разорвать на кусочки! Порвать на ленточки!
Внезапно все как один окружают Заусенца.
В ответ инферналь широко распахивает плащ наподобие крыльев или губ огромного рта. Сверкают и дергаются крючья, нападая на воинов Демагога – мелких существ из зубов, когтей и желчи, что бросаются на врага, спутываясь и расплетаясь.
Это больше похоже на потасовку, чем на битву.
Образина указывает рукой на Заусенца, и его дети радостно вываливаются наружу из своих тайных укрытий и несутся к осажденному инферналю.
Из-за огромного потока врагов между ними Самаэль не видит Заусенца. Даже если бы они сражались вдвоем, то шансов на победу не прибавилось бы. Пора уходить. Обнажив меч, он спешит к двери, Ищейка не отстает.
Но Образина все еще блокирует дверь. Самаэль ускоряется, повернувшись боком.
При столкновении гнилая плоть содрогается, но Образина не двигается. Самаэль вращает мечом, пытаясь прорубить путь на свободу. Меч с легкостью пронзает плечо, ломая кости внутри. Он отходит назад для очередного удара, но меч не хочет покидать инферналя и застревает в разлагающемся теле.
Образина бьет его в грудь, и Самаэль отлетает назад, роняя меч, который звонко отскакивает от земли.
Головой он ударяется о круглую стену напротив. От удара по стеклу расползаются трещины. Взгляд замутняется, картинки накладываются одна на другую, его тошнит. Сквозь спутанное сознание он ощущает гнев Ищейки и, сконцентрировавшись на нем, видит Образину глазами полупса.
Затем картинка исчезает, разум вспыхивает и гаснет – тут, там, сразу в двух измерениях.
Вот он у стены, голова покоится в ею же проделанной вмятине.
Вот он подпрыгивает, в ярости раскрыв пасть.
Вот он у стены, пытается стоять прямо.
Вот он разрывает Образину и наблюдает, как из него вываливаются внутренности, будто зерна из дырявого мешка.
Вот он стоит на ногах, проверяет сохранность рук и ног.
Хруст и визг.
Больно!
Но не по-настоящему. Возвращается желанная твердость сознания.
Тяжело дыша, рядом останавливается Ищейка. Самаэль бросает взгляд на живую гору безумия, которое погребло под собой Заусенца.
Твари заползают друг на друга, царапаются, грызутся. Отпрыски Образины на вершине самозабвенно пыряют ножами массу извивающихся тел. Жив ли еще Заусенец, Самаэль не знает. Скоро они покончат с инферналем, и наступит его черед.
У него нет оружия, союзников и сил.
Он нападет вновь.
Образина поворачивается к нему, старательно закрывая проход.
Расстояние между ними сокращается.
Сущность Самаэля – это могущественная смесь, у нее уникальная родословная, полная тайн, унесенных в могилу создателем, но знание и история – ничто по сравнению с силой истинного инферналя. Образина это знает и поэтому спокоен.
Самаэль тоже это знает.
Именно поэтому он поворачивает, минует огромного демона и бросается на стену тонкого стекла.
Он, бронированный таран, врезается и разбивает стену комнаты, пролетает через противоположную стену и оказывается в коридоре. Вокруг него дождем осыпаются осколки цветного стекла.
Шестое чувство гонит его прочь, и он подчиняется, неизящно откатываясь в сторону. Ищейка приземляется рядом. Из-за их связи он чувствует боль Псиного Отродья и что-то еще. Может быть, гордость?
Ищейка поднимает голову, в его челюстях зажат меч.
Впечатленный Самаэль кивает, разделяя его гордость. Затем он поднимается, забирает меч и принимается бежать. Под ногами хрустит стекло.
Все силы Демагога заняты, и в коридорах, на счастье, нет ни одного инферналя, но, пока Образина в силе, так будет недолго. Самаэля с Ищейкой не видно, пока инферналь повернут к ним спиной.
Впереди на коленях стоит молодой мужчина. Самаэль узнает в нем экспонат, который пытался заговорить с ним ранее. Мужчина движется плавно, церемонно, точно участвует в каком-нибудь ритуале, и это пробуждает воспоминания.
Самаэль вдруг замедляется.
– Меня зовут Джем. Я взываю к милости. Спаси, защити, убереги.
Ищейка пробегает мимо с высунутым набок языком.
Самаэль пытается сделать то же самое, но ноги его не слушают. Слова мужчины, громкие, как пушечный выстрел, заполняют голову, становятся эхом.
