Тут она замечает собравшихся и тянется к ближайшему, Покою-Третьему. Мальчик охает, когда дымка подбирается к нему; он не осознает, что, открывая рот, да вообще что угодно, – совершает смертельную ошибку.
Массасси знает. Она считывает дым так же, как все остальное. Она делает шаг вперед, и ее пальцы вытягиваются, а радужка на ладони открывается.
Покой-Третий хихикает – дымка касается его верхней губы. Чувства сменяются одно за другим: жар, холод, сладость, боль, и мальчик резко вдыхает, втягивая дымку в один прием.
Внутри Покоя-Третьего начинается бешеное смешение сущностей: медленно льющаяся человеческая сущность выцветает и трещит, чужеродная дымка бурлит вокруг нее, выгорая.
Массасси зажимает Покою-Третьему рот рукой, позволяя своей сущности войти в него. Она по очереди оборачивает корежащиеся сущности лентами сияющего серебра, оплетает сетью весь этот кошмар. Идеально запечатав каждый сантиметр, она сжимает эти ленты, сминая, сжигая, уничтожая без остатка чуждого вселенца.
Тело Покоя-Третьего падает на пол, как и многие до него.
Когда дети отправляются домой, Массасси поворачивается к тому, что раньше было аномалией, а теперь превратилось в Разлом, в маленький разрыв на ткани реальности. Она сжимает ее в руке, запечатывая огнем и волей. Брешь сопротивляется, подкрепляемая силами на той стороне. Она похожа на пасть, жаждущую открыться, алкающую большего после первой пробы. Массасси надевает на нее намордник, сжигая ее на месте.
Обливаясь по́том и лишенная сил, она отходит, чтобы оценить свою работу.
Это грубая заплата на скорую руку. Временное решение.
Но впервые за долгое время она чувствует что-то вроде покоя. Ожидание закончено, и теперь проблема открывается в новом свете. Пора возвращаться к корням. Она оставляет попытки быть наставницей или матерью и сосредотачивается на том, что умеет: вновь становится инженером.
Поворачивается к детям – те в ужасе смотрят на нее.
– Вы это видели?
Им не нужно ничего говорить, она видит страх на их истинных лицах.
– Хорошо. Тогда вы станете моими глазами и будете искать остальных, пока я работаю.
Мир-Одиннадцатая поднимает дрожащую руку.
– Что насчет него?
Девочка указывает на тело Покоя-Третьего. Массасси прерывисто вздыхает. Она уже стерла его смерть из памяти. Внезапное напоминание тянет за собой остальные, выстраивая коллаж застывших лиц, затмевающий настоящее.
Она шатается под их весом, затем следует вспышка злости, и воспоминания подавляются.
– Отнеси его к остальным. Покой-Пятый тебе поможет.
Смотрит вдаль, принуждая сознание вернуться в настоящее.
– Контроль-Десятый, возьми мои инструменты и жди меня в мастерской. Остальные остаются здесь. Мне плевать, когда вы будете спать, за брешью должно вестись постоянное наблюдение.
Массасси уходит, уже строя планы в голове. Теперь она смотрит на Разлом иначе. Это не то, чего стоит бояться, не враг, с которым нужно сразиться.
Всего лишь очередная проблема, которую нужно решить.
Глава двадцатая
Козленок спит на кровати с Веспер. У обоих расслаблены лица, под простынями поднимаются полные животы. Рядом с ними так же умиротворенно лежит меч.
Несмотря на то, что комната рассчитана на одного человека, она прекрасно вмещает в себя всех. Диада сидит у двери, переводя взгляд с маленькой желтой таблетки в одной руке на забрало в другой. Ее губы периодически шевелятся в одностороннем диалоге с незримым собеседником. Тихий час всегда самый трудный.
Она подносит таблетку ко рту, оттягивая момент. Несмотря на ограничения в еде, припасы у них заканчиваются. Она раскусывает внешнюю оболочку таблетки и жует, в сотый раз жалея, что у них больше нет инъектора.
– Что? – обращается она к забралу.
Забрало молчит.
– Это от боли. Мне нужно концентрироваться на задании.
Забрало молчит.
– Мне бы они были ни к чему, если бы ты… если бы я… – она замолкает, наклоняя голову и прислушиваясь.
Да, за дверью точно кто-то есть.
Диада надевает забрало и сантиметр за сантиметром вытаскивает меч из ножен, двигаясь как можно медленнее, чтобы заглушить звук шагов. Собравшись, она поднимает оружие и распахивает дверь.
На пороге на коленях стоит, склонив голову, мужчина. Обнаженная шея покрыта вьющимися седыми волосами. За ним около десятка других, тоже на коленях. Пространство вокруг заполняет их слабый шепот.
Диада сразу же распознает странные слова: литания Крылатого Ока. Она удерживает меч над шеей мужчины, взмахивает им и убирает обратно в ножны.
– Радуйся, что пронесло, – бормочет она.
Мужчина поднимает глаза, не подозревая, насколько близок он был к смерти.
– Простите, если мы вас потревожили. Я Гарт Грейнс, старший врач Вердигриса, вы меня помните?
– Помню.
– Мы ждали, пока проснется хранительница. Хотели принести благодарность ей и Крылатому Оку. Вообще, я надеялся поговорить с ней.
– Разве она недостаточно сделала для одной ночи?
– О, разумеется, вы правы. Мы подождем.
– Она спит.
– Да, понимаю. Как я сказал, мы подождем.
– Как хотите.
Она закрывает дверь и садится обратно. Не так-то просто устроиться, да и тихие голоса по ту сторону двери упорно раздражают слух.
Слышится долгий заразительный зевок, за которым раздается заспанный голос:
– Что это было?
– Ничего. Спи давай.
– Ты разговаривала?
– Да.
– С кем?
– Ни с кем.
– Ты опять разговаривала сама с собой?
Диада хмурится.
– Что значит «опять»?
– Ты же иногда так делаешь.
– Нет.
Веспер приподнимается на локтях.
– Да. Ты так делала и в Дивенбурге, и по дороге сюда.
– Ты выдумываешь.
– Неправда!
– Если тебе так важно знать, то я говорила с доктором, которого ты вылечила.
– Да?
– Да. Он хочет тебя увидеть, но я сказала ему, что ты спишь.
– Это он за дверью?
Она снова наклоняет голову, прислушивается, затем кивает.
