— Ну-ну, не преувеличивай, дорогая, — математик ощерился в улыбке. — Не так уж и плохо тебе тут было…
— У меня никогда не было ничего общего с ним, поверьте, он сам испугался, когда я, чтобы защитить себя, сказала ему, что нахожусь под вашей опекой, — Рената нисколько не повысила голоса. — Я познакомилась с ним раньше, в тот день, когда исчезла графиня Бекерская. Он разговаривал с графом, меня тоже расспрашивал про нее. Оставил визитку, чтобы я позвонила ему, если что-то узнаю. Эта визитка все время была в моей сумке… Визитка с адресом… Я вытащила ее в кафе Гутмана… Тогда это был единственный известный мне в городе адрес… Я могла прийти только сюда…
— Видите, что может наделать глупая визитка? — Буйко весело хохотал, полы халата раскрылись, и он хлопал себя по синеватым бедрам. — Вот и пришла запуганная девочка, — издевался он. — В отчаянии, но все-таки соблазнительная…
— Эта извращенная тварь, — Рената продолжала всматриваться в Эдварда, — сказала, что разрешит мне переночевать при одном условии: если загипнотизирует меня, и я подтвержу его алиби. Я согласилась. Гипноз не подействовал.
— Ты спала как убитая! — воскликнул Буйко.
— Я провела у него на канапе одну-единственную бессонную ночь, а утром вернулась к Марианне Столецкой. Бекерский как раз вышел по каким-то делам. Тогда пришли вы с цветами и извинениями. А дальше вам все известно. Романтический вечер, потом прекрасное утро в квартире этого чудака Шанявского, а затем я, напуганная приступом вашей болезни, снова сбежала к этой твари… Куда мне было пойти? К Марианне, которая была любовницей графа? К вам? Больше я никого не знала… О моей дружбе с гимназическими подругами, — она издевательски засмеялась, — я уже вам рассказывала, в конце концов, они повыходили замуж… Мне нужно было где-то остановиться, все обдумать… Я боялась вас, вашей болезни, боялась всего света… И снова сюда пришла. Он пообещал, что больше меня не тронет. Даже был ко мне добр. Просил еще одно алиби. Теперь вы все знаете… — Она быстро подошла к Попельскому и поцеловала его в губы. — Не отталкивай меня, Эдвард, — прошептала. — Я сделаю для тебя все, что хочешь! Можешь меня взять даже здесь, в спальне! Я принадлежу тебе, Эдвард! Я откажусь от этого алиби, но не надо сейчас об этом! Не хочу сейчас думать, хочу только тебя… Одарю тебя кое-чем…
Она встала на колени и всматривалась в него. Ее зеленые глаза потемнели.
— Вчера утром ты уже меня чем-то одарила, — отозвался наконец Попельский. — Твой щедрый дар — это сифилис от Любы Байдиковой via Леон Буйко.
Рената Шперлинг приподнялась, а потом еле вытащила из спальни тяжелый чемодан. Через мгновение на лестнице застучали каблуки ее туфель.
VIII
Попельский почувствовал, что пот перестал стекать у него по спине. Снял сорочку, засунул руку под мокрую повязку и носовым платком вытер, несмотря на боль, твердые струпья и раны, которые еще не зажили. Подошел к крану и налил себе воды. Затем закурил сигарету и несколько минут всматривался в своего противника.
— Ее больше нет, Буйко. Исчезло ваше алиби, неизвестно где…
— Еще вернется, уверяю вас, — математик снова завернулся в халат. — Они всегда возвращаются.
— Не вернется и не будет никакого алиби, — Попельский сел за стол. — А тут остались вы, с этими магическими квадратами, — постучал по карточкам пальцем, — которые я назвал бы немного по-другому. На языке закона это доказательства совершения вами преступления, Буйко. Вы убили Любу Байдикову и Лию Кох, и я вас за это арестую. И посажу в тюрьму, а там закину в самую темную камеру, где кишит от тараканов. И знаете, что я тогда сделаю? Я оставлю вас там надолго и вообще не буду вами заниматься!
— А что вы в это время будете делать? — Буйко продолжал улыбаться. — Когда я буду устраивать тараканьи бега?
— Я разыщу твое алиби, — Попельский удовлетворенно затянулся сигаретой. — Найду Ренату Шперлинг и поговорю с ней. Нескольких минут мне вполне хватит. А она опровергнет эту свою дурацкую считалку, — Попельский передразнил девушку тонким голосом, — мол, «такого-то и такого-то числа я была с паном Леоном Буйко et cetera». А если мне недостаточно будет нескольких минут, чтобы убедить Ренату Шперлинг, я посвящу этому несколько дней, возможно, недель или месяцев… Но в конце концов твое алиби лопнет.
— Очень уж ты упрямый! — математик с какой-то зловещей усмешкой тоже перешел на «ты».
— Это неподходящий эпитет, Буйко, — Попельский несколько раз крутанул на пальце кольцо. — Очень неподходящий. А знаешь, какое слово будет самым точным? Греческое triops. Оно переводится «тот, что имеет третий глаз». Это я. Я не разбрасываюсь по сторонам, иду только туда, куда смотрит мое полицейское око. А оно говорит: «Убил математик? Он перед тобой! Замучил извращенец? Извращенец перед тобой! Преступник посылал магические квадраты, в которых зашифровал информацию об убитых женщин? В ящике письменного стола математика найдены именно эти квадраты! Чего же тебе не хватает? Ничего!» — Эдвард перевел дыхание после своего монолога. — Что ж, одевайся, Буйко, и не пытайся мне тут фортели выкидывать! Помни, я все время наблюдаю за тобой своим третьим глазом.
— Ты веришь этой шлюхе, что я извращенец? — мужчина сидел неподвижно. — Веришь, что у нее со мной ничего не было? Хочешь, чтобы я доказал тебе, что извивалась подо мной, как сучка? Скажу тебе, что она больше всего любит в постели, и тогда сам поймешь, вру ли я или говорю правду! Она любит, когда ей впихают…
Попельский поднялся и схватил Буйко за жиденькие кудри, которые росли вдоль его лба. Дернул математиком так сильно, что едва не поднял его в воздухе, притянул к письменному столу, а затем грохнул лицом о гладкую поверхность.
Между пальцами остались отдельные выдранные волосы. Подошел к раковине и вымыл руки под краном, а Буйко продолжал лежать лицом на столе и тихо стонал, схватившись обеими руками за голову. Ручеек крови из его разбитого носа приближался к листам и раскрытой Библии.
Попельский отодвинул книгу, а три магические квадрата положил в конверт, найденный в ящике. Сделал это осторожно, чтобы не затереть отпечатков пальцев преступника. Затем надел сорочку на израненную спину.
— Пошли! — сказал, застегивая пуговицы. — Лучше надень брюки и штанины заправь в носки. Неприятно, когда тараканы и пауки щекочут лапками голую кожу.
— Точно такие же магические квадраты Лии Кох и Люби Байдиковой есть еще у кое-кого, не только у меня, — Буйко вздохнул, втягивая кровь, что капала из носа. — Он тоже математик. Вот настоящий извращенец! Я учился с ним вместе в Казани…
* * *
— Что-то я вас не припомню, — буркнул граф Юзеф Бекерский. — Но, может, вы ходили только на некоторые лекции?
— Я посещал все, — Буйко положил ногу на ногу, — и помню вас очень хорошо. Например, вы один из немногих не пользовались бумагой при подсчетах.
В гостиной дворца в Стратине царил полумрак, в котором очертания предметов становились нечеткими. Рожки люстр с изысканными украшениями и завитушками, что висели между окнами, сливались в одинаковые эллипсы, кожаные кресла походили на огромные глыбы, а лица предков, изображенных на портретах, напоминали бледные пятна.
