— Дорогой Эдвард, — напоминал он себе сейчас, в дороге на улицу Гербуртов, слова своей кузины. — Львов — это европейская метрополия, в то же время домашняя и уютная. Это город, полный жизни и в то же время склонный к рефлексии и к размышлению. А знаешь, почему? Ну это потому, мой дорогой, что здесь, несмотря на город, расстояния между важными точками настолько невелики, что везде можно передвигаться пешком! А что может, чтобы не заскучать во время городских прогулок, делать такой рефлексивный человек, как ты? Культивировать именно рефлексы! Мыслить, мыслить, постоянно думать над важными и интригующими вопросами! Решать проблемы во время прогулок! В маленьком Станиславове не успеешь хорошо развить свои мысли, а уже будешь у цели похода. А Львов имеет такие расстояния, как следует. Достаточно длинные, чтобы не прерывать хода мысли, достаточно короткие, чтобы не утомить. Это город рациональный, просто идеальный для тебя!
Леокадия была права, — думал Эдвард, когда входил в боковой озелененный переулок Гербуртов. Из комендатуры было тут недалеко, но в самый раз столько, чтобы оправдать себе самому удивительное решение, которое он принял. Так вот он решил допросить графа Незавитовского в тот момент, когда все следы толкали его в сторону борделе на Бальоновой!
Он решил инстинктивно и оставил на мгновение полученный в цветочном магазине очевидный след. Под влиянием импульса он хотел сначала заняться известным львовским филантропом и меценатом артистов Фердинандом графом Незавитовским. Он поручил Зарембе собрать о Ставском любую информацию, начиная от весьма правдоподобной смены фамилии, а сам вышел из комендатуры и направился в гору в сторону трамвайного депо. Там хаос мыслей растворился в его голове, а около казармы телеграфического батальона и дома Пилсудского исчез полностью. Он понял там собственное инстинктивное решение. Так вот допрос графа до ареста главного подозреваемого, Ставского, это очищение подступов. Я иду к графу, думал он, нажимая звонок у номера 5, прикрепленного к забору, окружающему шикарную современную виллу, чтобы его удалить из круга подозреваемых, чтобы получить какое-то его алиби, чтобы знать, что никто другой — кроме Ставского — мне не остается. Потом-то я управляющего борделя съем на десерт, разберусь в его спутанных показаниях и выбью у него из горла информацию о извращенцах, губящих детей! Да, Лёдзя была права, этот город является разумным, а расстояния все в нем соответствуют логическим цепочкам мысли. Неудивительно, что оно является математической столицей Европы!
С виллы торжественным шагом выступил дворецкий и взял у Попельского визитку. Присмотревшись критически и к картонке, и к ее владельцу, положил визитку на серебряный поднос и впустил Попельского в холл. Комиссар, ожидая графа, рассматривал мебель в стиле art déco, которая была последним криком моды. Удалось рассмотреть, однако, только огромное овальное зеркало, встроенное в окружающий, массивный и блестящий от лака комод, когда на лестнице он увидел высокую фигуру графа, знакомого ему до сих пор только с фотографий в газетах, которые неизменно расхваливали его щедрость по отношению к приютам и детским домам.
Фердинанд граф Незавитовский был одет в зеленую стеганую куртку с серым шелковым воротом и серые шерстяные брюки. Из выреза в куртке выглядывал искусно повязанный серый галстук, из рукавов — ухоженные руки без следов фамильных украшений, из штанин брюк — ноги в элегантных домашних туфлях и в белых носках. Через толстые стекла золотых очков смотрели уменьшенные глаза близорукого.
— Как это приятно познакомиться с нашим львовским Шерлоком Холмсом! — воскликнул граф решительно. — Прошу, прошу наверх, в мой кабинет!
Он повернулся на лестнице и зашагал обратно, а его начищенные туфли отражали блики с гигантской люстры, висящей над холлом. Немного язвительное определение Попельского вибрировало под высоким потолком.
Львовский Шерлок Холмс пошел за графом, и через некоторое время уже сидел в большом удобном кресле с боковыми стенками в форме колес из массивного дерева.
Устройство кабинета было в таком же стиле, как и декор холла. Огромная библиотека, закругленная по своим краям, стояла на выступающих прямоугольных основаниях. Бюро и журнальный столик имели похожие овалы, похожие основания и одинаковые лакированные и затененные поверхности, через которые проходили темные полосы в регулярных интервалах. Когда уже насмотрелся на корешки многоязычных энциклопедий и на современные картины, полные цветовых пятен и геометрических фигур, посмотрел на Незавитовского, который — не обращая внимания на прибывшего — закончил писать письмо. Обмакнув перо в чернильницу, размашисто подписался, потом сложил письмо вчетверо, из флакончика стряхнул на него несколько капель духов, вложил в конверт и запечатал.
— У меня нет слишком много времени для вас, комиссар, — сказал он, оттискивая на сургуче гербовую печать. — А мы уже потеряли минуту, во время которой вы своим острым взглядом искали что-то, что может свидетельствовать в мою пользу или не пользу… Но вот пользу или пользу? Я жду, жду, а часы тикают…
— Во время прошлой Восточной ярмарки вы были во Львове? — начал Попельский.
— Ах, вы сразу спрашиваете об алиби? — Незавитовский улыбнулся. — А что, я подозреваемый?
Поведение графа: сначала отсутствие интереса, а потом неожиданное нападение в обороне — и все это украшенное злобным оскалом — Попельский принял как фальшивое искусственное и театральное. Его собеседник производил впечатление, как бы изображал вид, что притворяется, черпая из этого неплохое развлечение.
— Недавно мы схватили опасного радикала из Коммунистической Партии Западной Украины, — комиссар озвучивал заранее придуманное объяснение. — Этот человек признался, что во время прошлой Восточной ярмарки пытался совершить покушение на некоего аристократа. Это намерение мы пресекли, а сведения о нем утаили. При потенциальном подрывнике найдена записная книжка с несколькими фамилиями. Среди них была ваша. Мы должны знать, что тогда он не планировал покушения на вашу жизнь. Поэтому мой вопрос должен звучать так: вы видели, граф, или ваши слуга, что-то подозрительное в окрестностях вашей виллы во время прошлой Восточной ярмарки?
— О это, это, это! Это как раз хорошо поставленный и точный вопрос. — Граф большими пальцами обеих рук заложил за уши свои непослушные длинные волосы. — Я отвечу поэтому: ничего подозрительного не видел. А слуги тогда не было. Всегда во время ярмарки у него выходной. Хотите знать почему?
— Я не хочу знать, — соврал Попельский. — Мне просто… Ничего вы не видели… — Он записал это в записную книжку, встал, кивнул головой графу и направился к дверям. Вдруг он круто повернулся на пятке и применил метод, о котором узнал на полицейских курсах: удивить допрашиваемого, когда тот выдыхает с облегчением в конце допроса. — Ах, еще одно, — добавил он. — Я хотел бы вас спросить про цветы…
Он внимательно смотрел на своего собеседника, на лице которого появилось театральное удивление. Было что-то гротескное в его открытом рте и в высоко поднятых бровях.
— Вы говорите о цветах для дома или на кладбище?
