Также и сегодня выполнил подсчеты, результат подчеркнул зигзагом, после чего спрятал документы в сейф. Закурил сигарету и посмотрел на часы. Уже после трех, отметил он, нужно закрывать, никто так поздно не приходит сюда в будние дни.
Прошла еще одна обычная ночь — не хуже и не лучше остальных. Один клиент был пьяным и неплатежеспособным, а другой — враг личной гигиены — сильно буянил, потому что проститутка не хотела доставить ему приятное таким способом, как он хотел. С первым справились охранники, а второго убедил лично, чтобы он тщательно вымыл. Число гостей пополнил сегодня гимназист, одетый в плащ и шляпу, наверняка молодой пекарь, который принес пачку хрустящих булочек, а также, скорее всего, отец семьи, который посетил «святилище муз» в платке, завязанном на лице. Вот обычная и предсказуемая обыденность — кто-то напился, кто-то кричал, кто-то стыдился.
Когда застучали громко в двери, Ставский как раз ходил по комнатам и объявлял девочкам конец рабочего дня. На шум долбления он вышел снова в коридор, чтобы увидеть, имеет ли ночной гость серьезные намерения или тоже является одним из многих пьяниц, которые приезжают сюда по утрам, чтобы требовать услуг за более низкую цену.
— Это не лавка, — говорил обычно этим мотам, — где под конец дня покупают отходы за гроши. Это святилище муз, первоклассный бордель.
Двое охранников стояли в дверях, подпершись под боки, и смеялись над каким-то пьяным и покрытым обрывками тряпок нищего, который пальцами однозначно показывал, что ему охота.
— Не разговаривать с этим мерзавцем! — разозлился Ставский на охранников. — Вон его, и шабаш!
Вдруг он почувствовал на шее железо.
— Окон не закрываешь, мехес, — раздался зловещий шепот. — А за порогом ведь холод, дождь, ноябрь… — Ставский застыл в ужасе. — Не оборачивайся и ни слова, если тебе дорога жизнь! — услышал он.
Он видел, как охранники в конце коридора берут нищего за плечи и выходят с ним на улицу. Потом он услышал хлюпанье грязи и воды в луже — нищий, скорее всего, в нее приземлился. А потом со двора донеслись глухие удары и стоны. Наконец воцарилась тишина, слегка рассеиваемая песней «Целую вашу руку, мадам», которую какая-то из девушек пустила на граммофоне.
Ставский все еще стоял с железом у головы и смотрел, как двое его охранников, залепленных грязью и с разбитыми головами, втягивались несколькими мужчинами в плащах и шляпах. Один цербер тихо стонал, другой лежал совершенно без чувств. Через некоторое время оба они были связаны и заткнуты кляпами.
— Тихо должно быть здесь, мехес, — стоящий за ним дыхнул чесноком и едкой переваренной водкой. — Ни одна из шлюх не должна даже пикнуть! Скажи им это и запри их на ключ! В одном номере!
Управляющего сильно ударили, и он полетел на рабочий стол. Оглянулся и увидел квадратное опухшее лицо неизвестного ему мужчины.
— Ну, бери ключ! — сказал нападающий. — И закрывай шлюх!
Ставский сделал, что ему приказали. Испуганные и усталые женщины апатично прошли в один из номеров, где руководитель их закрыл. Потом протянул ключ бандиту. Тот вложил его между пальцами и сжал кулак на рукоятке. Между пальцами торчала квадратный наконечник с тремя неровными зубами.
Свободной рукой он толкнул Ставского на кресло у столам, а сам сел на его краю и хрипло отдышался, распространяя вокруг запах чеснока и горилки.
— Сядь и вежливо отвечай на вопросы, потому что тебе этим кастетом, — он указал на ключ, — дам тебе по губам!
— Хорошо. — У перепуганного Ставского глаза выходили из орбит. — Все скажу, что знаю!
Нападающий засунул в рот два пальца и пронзительно свистнул.
В дом вошел высокий мужчина с рукой на перевязи, в темном пенсне и в плаще, накинутом на плечи. Продрался через группу из нескольких мужчин, толпящихся у дверей, чуть не наступил на одного из лежащих охранников, пока наконец не приблизился к столу Ставского. Присел на его край и снял шляпу. Подтянул высоко штанины недавно отглаженных новеньких брюк, чтобы не вытянуть их колен. Он положил шляпу на стол и закурил папиросу. Ставский сразу его узнал. Он называл его «паном 243-15» по номеру телефона, который выдал ему в единственное здесь свое посещение.
— Когда в последний раз был здесь, — мужчина зажег папиросу от дорогой зажигалки, — кто-то записал то, что я сказал некой Анельке. У меня к тебе два вопроса. Первый: кто это записывал? Второй: где запись?
— У нас микрофоны в комнатах, — ответил напуганный Ставский. — Они подключены проводами здесь, к маленьким динамикам… — Он встал, отодвинул занавеску, которая прикрывала большие трубы и установленные ряды динамиков, обозначенные номерами комнат. — Когда входит клиент, — говорил далее управляющий борделем, — то я включаю нужный динамик и подставляю к нему фонограф. — Он указал на трубу. — А один из охранников стоит рядом со мной и крутит рукоятку. Все записывается на этих вот кружках. — Он махнул рукой в сторону чистых эбонитовых пластинок, уложенных в ровный столбик. — То, что я сочту интересным, я отдаю пану из студии записи Польского Радио… А он увеличивает скорость записи, объединяет ее, устраняет шумы и трески, а потом готовые пластинки отдает моему шефу пану Изидору Неу… Что, хорошо все я сказал?
— «Изидорову», — поправил его мужчина. — Так говорится!
— Не время сейчас, Попельский, для воскресной школы! — зарычал человек с квадратным лицом и крепко сжал ключ, который едва торчал из его кулака.
— Фамилия этого радиста! — крикнул допрашивающий.
— Ян Кукла.
— Повтори!
— Ян Кукла, говорю!
Попельский встал и подошел к компаньону. Приблизил свое лицо к его надутым губам.
— У нас есть еще одно доказательство, Ханас, — прошипел он, подавляя отвращение, которое в нем пробуждал запах чеснока. — Несколько дней назад я разговаривал с Левицким. Он сказал мне, что пластинки с шумом моря, леса и пением птиц записывает ему некий Кукла из студии записи Польского Радио! Этот специалист устраняет помехи и шумы, то есть делает то, о чем говорил этот мехес. Это, скорее всего, Кукла обработал мой голос и передал или продал пластинку своему хорошему знакомому, доктору Левицкому. Тот же пугал моим голосом твою дочь! Потирал шариком о стекло и велел ей слушать этот вздор, который выбалтывал шлюхе по имени Анелька… Все ясно теперь, Ханас?!
Последний вопрос Попельский проорал своему компаньону прямо в лицо. Тот сплюнул и наклонился над сидящим Ставским.
— Не все ясно, — обратился он к управляющему борделем и поднял кулак с ключом. — Говори, приходил ли сюда доктор Левицкий!
— А приходил, приходил, — ответил быстро Ставский, прикрываясь локтем от разъяренного Ханаса. — Он приходил к Анельке. Часто сюда приходил!
— Где Анелька?! — спросил Попельский.
— Где Анелька, где Анелька? — Ставскому, по-видимому, было очень жаль, что в этом вопросе не может помочь. — Больна, не знаю, не пришла сегодня на работу… Позвонила, что больна!
