Мелибей встречает пожилого пастуха Титира, лежащего «в тени широковетвистого бука», и интересуется, почему тот беззаботно наигрывает на свирели и прохлаждается в тени деревьев, в то время как ему самому приходится покидать родные края и свою землю. Титир скромно отвечает:
Мелибей, нам бог спокойствие это доставил —
Ибо он бог для меня, и навек, — алтарь его часто
Кровью будет поить ягнёнок из наших овчарен.
Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил,
И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке
[318].
Под именем этого безымянного бога, конечно же, подразумевается Октавиан, благодаря которому поэту была возвращена земля. Интересно, что Вергилий называет Октавиана богом задолго до официального обожествления, осторожно оговаривая при этом, что «он бог для меня». Но начало было положено!
Мелибей удивляется и просит Титира рассказать поподробнее о том, как ему удалось добиться успеха, когда «смута повсюду в полях», и кто этот загадочный бог. Титир повествует о своей тяжёлой жизни, о том, как на старости лет он отправился в Рим, чтобы добиться освобождения из рабства, и увидел там божественного юношу, для которого теперь «ежегодно дней по дважды шести алтари наши дымом курятся»
[319]. Этот юноша (Октавиан) удовлетворил все его просьбы и оставил за ним землю, поэтому Титир теперь будет вечно хранить его образ в своём сердце. Мелибей рад за друга, но горько сетует на свою судьбу:
Мы же уходим — одни к истомлённым жаждою афрам,
К скифам другие; дойдём, пожалуй, до быстрого Окса
И до британнов самих, от мира всего отделённых.
Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями,
Хижиной бедной моей с её кровлей, дёрном покрытой,
Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?
Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,
Варвар — посевами. Вот до чего злополучных сограждан
Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали!
Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы!
Козы, вперёд! Вперёд, — когда-то счастливое стадо!
Не полюбуюсь теперь из увитой листвою пещеры,
Как повисаете вы вдалеке на круче тернистой,
Песен не буду я петь, вас не буду пасти, — без меня вам
Дрок зацветший щипать и ветлу горьковатую, козы!
[320]
Титир старается утешить Мелибея и предлагает ему ночлег, ведь уже так поздно:
Уж в отдаленье — смотри — задымились сельские кровли,
И уж длиннее от гор вечерние тянутся тени
[321].
Резкий контраст между положением героев держит читателей в напряжении на протяжении всей эклоги. Они будто бы разделены стеклянной стеной: Титир живёт в прекрасном буколическом мире, а Мелибей — в мире реальном, полном невзгод и опасностей. Вергилий очень точно, очень чувственно и проникновенно описал то, что пришлось пережить ему самому в 41 году, когда его родовое имение было конфисковано и разделено между ветеранами. Потеря родного дома — это всегда трагедия, и трагедия тем большая, когда дом отнимают несправедливо: человеку остаётся только идти куда глаза глядят, на край света, «к истомлённым жаждою афрам», «к скифам», «до британнов самих».
Вторая эклога под названием «Алексис» была, возможно, написана самой первой. Основывается она на седьмой, одиннадцатой, двадцать третьей и третьей идиллиях Феокрита. Основное содержание эклоги — это монолог пастуха Коридона, обращённый к рабу-пастуху Алексису (Алексиду), принадлежащему богачу Иоллу. По мнению некоторых античных авторов, под именем Алексиса скрывается Александр (или Алексий) — раб-слуга Азиния Поллиона, а под именем Полла — сам Поллион
[322].
Образованные рабы пользовались у римских богачей повышенным спросом и стоили очень дорого. По свидетельству Светония, Вергилий имел двух таких рабов: «Цебета и Александра, которого ему подарил Азиний Поллион и который во второй эклоге «Буколик» назван Алексидом; оба были хорошо образованны, а Цебет даже писал стихи»
[323]. Поскольку эти рабы имели образование, поэт, вероятно, использовал их в качестве личных секретарей, которым по утрам диктовал свои стихотворения
[324].
Третья эклога под названием «Палемон» по времени создания примыкает ко второй эклоге. Основывается она на четвёртой и пятой, а также частично на первой, восьмой и девятой идиллиях Феокрита. Вергилий изобразил здесь так называемое «амебейное» (поочерёдное) пение как буколическую форму состязания. Буколическое состязание обычно состояло из нескольких частей: перепалка, предложение биться об заклад, приглашение судьи для разрешения спора, само состязание и решение судьи. У Вергилия состязание происходит между юными пастухами Меналком и Даметом. В разгар дня Меналк встречает Дамета и начинает всячески задирать его, обвиняя в соблазнении девушки, в воровстве скота и неумении петь. Дамет не остаётся в долгу, смело парируя несправедливые обвинения, и, наконец, предлагает устроить состязание в пении, ставя в залог корову. Меналк принимает вызов и, в свою очередь, ставит в ответ два прекрасных кубка, вырезанных из бука. Судьёй состязания пастухи приглашают стать соседа Палемона, под именем которого, как полагают учёные, на самом деле скрывается покровитель Вергилия Азиний Поллион. Втроём они устраиваются на мягкой траве, и Палемон велит пастухам:
Ты начинаешь, Дамет, а ты, Меналк, отвечаешь.
В очередь будете петь — состязания любят Камены
[325].
Сначала Дамет и Меналк обмениваются песенными репликами (двустишиями) о своих любовных предпочтениях, затем трижды с восторгом упоминают Азиния Поллиона
[326] и, наконец, заводят песни о своих стадах и загадывают друг другу загадки. Поскольку оба пастуха довольно сильны, Палемон решает на этом прекратить состязание, заявляя:
Нет, такое не мне меж вас разрешать состязанье.
Оба телицы равно вы достойны, — и каждый, кто сладкой
Не убоится любви, а горькой не испытает
[327].
Знаменитая четвёртая эклога под названием «Поллион» является самой загадочной. Она посвящена близкому другу Вергилия Азинию Поллиону, консулу 40 года, участвовавшему в заключении Брундизийского договора между Октавианом и Марком Антонием. Как полагают некоторые учёные, сюжет эклоги восходит к двенадцатому ямбу греческого поэта Каллимаха из Кирены (около 310 — около 240), долгое время жившего в Александрии. Вергилий повествует о вечном круговороте времён и скором возвращении «золотого века», а также о рождении некоего загадочного младенца, с которым на землю придут мир и благоденствие:
