В итоге любовь и ревность к жене сломили Мецената. Его нервная система из-за капризов и истерик Теренции пришла в негодность: началась постоянная бессонница, с которой он безуспешно боролся, пытаясь засыпать под тихое журчание фонтанов в своих садах, а также приглашая музыкантов, чтобы «усыпить себя с помощью мелодичных звуков музыки, тихо доносящихся издалека»
[388]. Теренция не унималась, из-за чего болезнь Мецената только прогрессировала. Со временем его состояние настолько ухудшилось, что «ему в последние три года жизни не удалось уснуть даже на час»
[389]. Умер он в 8 году в одиночестве, завещав всё своё огромное состояние Августу
[390], так как брак с Теренцией не принёс ему детей. Раскаявшийся Август оплакивал смерть Мецената до конца своей жизни, и часто, оказываясь в ужасных ситуациях, восклицал: «Ничего этого не приключилось бы со мною, если бы живы были Агриппа или Меценат!»
[391]
Меценат был искусным политиком и дипломатом, весьма мужественным и бесстрашным, но оставался при этом мягким и добросердечным человеком, мудрым и немногословным
[392]. Он был единственным, кому удавалось обуздывать гнев Августа. Например, историк Дион Кассий описывает такой случай: «Меценат, представ перед императором, когда тот вершил суд, и видя, что Август уже готов многих приговорить к смертной казни, попытался пробиться сквозь обступившую императора толпу и подойти поближе, но не сумел и тогда написал на писчей табличке: «Встань же ты, наконец, палач!» И словно какую-то безделушку, он бросил её Августу в складки его тоги, а тот в свою очередь не стал выносить смертный приговор кому бы то ни было, встал и ушёл»
[393]. Однако положительные черты характера Мецената несколько блёкли из-за его эксцентричности и изнеженности, тяги к яствам и роскоши, а также из-за навязчивого желания эпатировать публику своими выходками и одеждой
[394].
В Риме Меценат жил на Эсквилинском холме, в роскошном дворце, окружённом великолепным садом. Самым высоким сооружением этого холма была каменная башня
[395], с вершины которой открывался чудесный вид на Рим и Альбанские горы. В садах Мецената, вероятно, росли различные породы деревьев и кустарников, характерные для средиземноморского климата, были установлены великолепные статуи, разбиты прекрасные цветочные клумбы, построены мраморные беседки и изящные тенистые портики. Из садовых построек уцелела лишь так называемая «аудитория Мецената» — небольшое прямоугольное каменное здание для «рецитаций» (устных чтений), заканчивающееся в западной части полукруглой абсидой, где размещаются скамьи в семь рядов. Очевидно, в этой аудитории Меценат слушал новые произведения молодых писателей, искавших его расположения, а также своих друзей-поэтов.
Дворец Мецената был настолько роскошен и огромен, что даже сам Август, когда заболевал, предпочитал отлёживаться у своего друга
[396]. К сожалению, неизвестно, как выглядело это здание, поскольку от него ничего не осталось. Скорее всего, его планировка была традиционной для I века до н. э. Дворцы римской знати по сути представляли собой сильно разросшиеся традиционные римские дома того времени. Центром такого дома считался атрий (atrium) — зала с неглубоким бассейном для дождевой воды под проёмом в крыше, которая соединяла все остальные части жилища. В атрии было принято принимать клиентов, гостей и родственников, обсуждать финансовые дела и политические новости. Не менее важным помещением, напрямую соединявшимся с атрием, был таблин (tablinum), который служил кабинетом хозяину дома. По сторонам от таблина симметрично располагались две парадные комнаты — «крылья» (alae), где обычно устраивали родственников или гостей. Здесь же находились в специальных шкафчиках восковые маски предков. Другие комнаты, соединявшиеся с атрием, служили столовыми или кладовыми. Особое помещение отводилось для кухни. Дома часто были двух- или трёхэтажные, но на верхних этажах обычно помещали рабов. Таблин соединялся с перистилем (peristylium) — внутренним двором, окружённым по периметру крытой колоннадой, центр которого занимал небольшой садик с бассейном, фонтанами и статуями. Вокруг колоннады располагались многочисленные комнаты: столовые (triclinium), спальни, ванные, библиотеки, гостиные, залы для бесед (exedra). Дворцы римской знати обильно украшались мраморными плитами и колоннами, бронзовыми и мраморными статуями, фресками и картинами
[397].
Для обслуживания огромного дворца был необходим значительный штат рабов-слуг (familia urbana). Возглавлял их обычно домоправитель, которого хозяин выбирал из наиболее преданных ему и послушных рабов. Специальные рабы следили за мебелью, постелью, одеждой, посудой, свитками в библиотеке, ванными комнатами и пр. Обязательно имелся раб-сторож и раб, встречавший гостей и докладывавший о них хозяину. Невозможно было обойтись во дворце без собственных поваров, хлебопёков, кондитеров, а также цирюльников, педагогов и врачей. Специальные рабы прислуживали за обеденным столом, следили за чистотой в доме, сопровождали хозяев на улице, несли носилки, служили посыльными и т. д. Собственный штат рабов имелся и у хозяйки: рабыни, которые причёсывали и укладывали ей волосы, смотрели за её украшениями и нарядами, сопровождали её на прогулках, стирали её бельё; рабыни-няньки, которые заботились о её детях.
Жизнь городских рабов, в отличие от их собратьев, занимавшихся сельским хозяйством в поте лица с раннего утра до позднего вечера, была достаточно привольна. Работа по дому не представляла большой сложности, и порой, выполнив все приказания хозяев, рабы основную часть дня бездельничали, слонялись по дому или даже просто спали. Античный писатель Колумелла так отзывался о городских рабах: «Эта беспечная и сонливая порода, привыкшая к безделью, Марсову полю, цирку, театрам, к азартной игре, харчевням и публичным домам, только и мечтает, что об этих пустяках»
[398].
Тем не менее нерадивых городских рабов хозяева подвергали телесным наказаниям, заковывали в колодки или отсылали в сельские имения. За серьёзное преступление хозяин мог отправить такого раба на мельницу, в каменоломню или на рудники, или же вообще продать в гладиаторскую школу. Особо жестокие хозяева иногда убивали рабов, проявляя при этом недюжинное воображение. Например, по сообщению философа Сенеки, богатейший всадник Ведий Поллион отличался крайней бессердечностью по отношению к своим рабам. Как-то за обедом, на котором присутствовал сам Август, когда «один из рабов разбил хрустальную чашу; Ведий приказал схватить его, предназначая для отнюдь не обычной казни: он повелел бросить его муренам, которых содержал у себя в огромном бассейне. Кто усомнится, что это было сделано ради удовлетворения прихоти изнеженного роскошью человека? Это была лютая жестокость. Мальчик вырвался из рук державших его и, бросившись к ногам Цезаря, молил лишь об одном: чтобы ему дозволили умереть любой другой смертью, только не быть съеденным. Взволнованный неслыханной доселе жестокостью, Цезарь приказал мальчика отпустить, а все хрустальные чаши перебить перед своими глазами, наполнив осколками бассейн»
[399].
