О языке жизнеописаний
Итак, мы замечаем два разных восприятия духовного мира. Многие, как уже было замечено, смотрят в одну точку, а видят разное, или даже кто-то что-то видит, а кто-то не видит вообще ничего. Приведу пример из прежних моих книг. Например, о преподобном Савве Сторожевском, основателе известной обители в Звенигороде, удивительном святом — Чудотворце. Когда мы едем по Рублёвке, по шоссе, которое сейчас застроено дачами-дворцами и невероятно дорогими магазинами-бутиками, то всё-таки мы должны знать, что этот путь исторически заканчивался Звенигородом, то есть монастырём, где лежат мощи преподобного Саввы. И один человек, когда едет мимо фешенебельных ювелирных магазинов, думает: сейчас я остановлюсь и куплю себе бриллиантовый перстень. А другой скажет: я не буду останавливаться, поеду до самого монастыря, ведь это и есть цель моей поездки.
Вот и вся разница.
Мне же хотелось написать такую книгу, чтобы её читали и тот и другой. В связи с этим есть и ещё одна проблема. Мы часто называем православной литературой — литературу церковную. Например проповеди, размышления, советы и записки священнослужителей, богословские труды. Но почему нельзя отнести к православной литературе большой пласт светской русской литературы, например XIX века? Тогда большинство писателей были православными. Мы же не можем из православных вычесть того же Гоголя, Достоевского, Пушкина, Лескова, а в XX веке — Шмелева или Бунина. Почему же их не продают повсеместно в православных книжных церковных магазинах (отдельные исключения не будем брать во внимание)? Автор данной книги, к примеру, стал православным человеком ещё в 1970-е годы, прочитав «Братьев Карамазовых» Достоевского. Начало этого романа, когда происходят беседы в Оптиной пустыни со старцем, оказалось для меня, читателя, говоря современным языком, просто «шоковым». Когда мне, светскому человеку, довелось впервые читать эти диалоги, они явились вовремя, стали очень нужными в тот момент. И эта книга сделала для меня больше, чем любые богословские труды, которые я тогда также усердно читал.
Спрашивается, что же есть православная литература? Нельзя забывать эту традицию. Современный автор должен уметь «держать интерес» читателя и писать художественные произведения, оставаясь при этом, например, в русле «житийности» и сохраняя православный взгляд на мир. А мы иногда слишком упорно отстаиваем скучновато-назидательный язык...
Надо ли сегодня создавать жизнеописания, скажем, с помощью языка XIX века? Ведь и язык Пушкина для современного молодого человека — как бы резко это ни звучало — весьма устарел. Я помню, в начале 1990-х годов на телевидении была создана группа, которая должна была следить за соблюдением правил русского языка (что очень важно сегодня). Но просуществовала эта группа меньше года. Её упразднили. Если сегодня мы будем излагать историю литературным языком XIX века, мало кто будет это читать. Но именно в православной литературе мы многое продолжаем излагать языком даже не XIX, а XIV или XVI века.
Древнерусский, а точнее даже церковно-славянский язык продолжает существовать; он сам по себе ценен, он прекрасен, великолепен, но, используя только этот язык или только его «интонации», мы сейчас разговаривать с молодёжью уже не можем. Подстраиваться под «новизну» тоже не следует. Но надо иметь чувство языка — такта, стиля, вкуса, если хотите.
Вот почему текст этой книги отчасти художественный, однако содержание — исторически выверенное, с максимально возможными фактологическими доказательствами, с соответствующей библиографией. Автор как историк отвечает за всё, что написал.
В процессе работы над книгой стало заметно, что в текст сама по себе вводится личная составляющая, публицистический авторский взгляд. Такую публицистику не назовёшь сугубо церковной или богословской, слишком светской или чисто научной. Её можно определить как историческую реконструкцию, где автор пытается восстановить события, иногда — через своё личное восприятие. Публицистика с воскрешением исторических реалий. Можно называть этот жанр — историческим расследованием. Это попытка вместе с читателем отправиться в путешествие по столетиям, по страницам древних житий. Попытка встретиться с людьми, которые стояли у истоков становления христианства в европейском мире и мировой цивилизации.
Когда мы говорим о житии святого Георгия Победоносца, то вспоминаем понятие «словесная икона». Не случайно. Православные всегда воспринимали великомученика как великого духовного подвижника, одного из образцов настоящего христианского воина, чудотворства.
И ещё. В России была хорошая традиция и преемственность среди церковных историков. Но где нынче новые глобальные труды по истории Церкви? Церковная историческая наука как будто немного приостановилась. Безусловно, надо растить таких авторов. Ибо «наука истории» требует профессионализма. И многие вещи, которые раньше легко принимались просвещённой публикой, теперь нужно объяснять и доказывать. У нас сейчас зачастую встречаются не очень квалифицированные писатели, особенно в интернете, которые думают, что они историки, хотя на самом деле не являются таковыми, не знают ни историографии, ни палеографии, ни источниковедения, не говоря уже о геральдике, топонимике, нумизматике или ономастике и даже археологии. Любительское краеведение и историческая наука — разные вещи. В XIX веке в нашей Церкви это хорошо понимали.
Итак, великомученик Георгий Победоносец почитался и почитается в России как особенный святой, как национальное достояние, покровитель и защитник живущих в стране подданных или граждан. Особенно близок он был крестьянскому сословию. А «крестьянин» по сути слова и в буквальном смысле — «христианин». Так как сословий в России уже давно нет, можно сказать, что святой чтим народом в самом широком проявлении этого понятия.
Имя Георгий в переводе означает «Землепашец». Можно сказать, что народ, которого святой победил окончательно и бесповоротно, во всей глубине охвата и духовного проникновения, в любви и вспомоществовании, — это русский народ.
Воин-мученик Георгий почитается в Православной, Католической, Англиканской, Лютеранской и древневосточных церквях. Он тот, без кого ныне невозможно осознавать сущность европейской цивилизации, раскинувшей свои ветви на разные континенты. В мусульманском мире он также хорошо известен и почитаем.
Автор призывает читателя постараться принять содержание этой книги со вниманием и открытой душой. Ибо в процессе работы он старался, чтобы всё было достоверно. Однако автор не может «приблизить» читателя к величию святости, к её тайне, ибо святость — это то, что достижимо лишь избранными. Святой Георгий — в числе первых из них.
В данной книге автор совмещает правду и недоказанные предания, реалии и легенды, исторические факты и эмоциональные предположения. Труд этот не может быть полностью или сугубо научным. Он делегирует право быть на грани желаемого и действительного. В этом не очень удобном состоянии мы сможем посмотреть на события с неожиданного ракурса, увидеть то, что не раскрыть только лишь прагматичному уму или экзальтированному воображению.
