— Балкон, Супримус. И да, я знаю, что ты терпеть не можешь эти вещи.
— О нет…
Вскоре, двое уже поднималась по винтовой лестнице. В стеклянной трубе продолжали падать и петь философы — деньги чеканили сами себя. Два члена Правительства направлялись в сторону балконов — всего их было три, и они выходили в один и тот же двор. Располагались балконы так, что мысленно их можно было соединить линией в треугольник.
Супримус не любил эту, скажем, традицию. Как, в принципе, и Златочрев. Нужно было выходить и вещать что-то жителям, успокаивать их, информировать. И если бы зачастую происходило что-то действительно важное, то, что по-настоящему нужно огласить. Порой, увы, это были просто слова — произнесенные исключительно из-за того, что их ждали. Почему-то приходилось вещать с этих дурацких балконов — само действо напоминало собой какой-то цирк, и самое ужасное, что цирк этот даже не старался быть смешным — он старался быть серьезным.
Но во всем этом, как и в ежеутренних собраниях, приходилось участвовать. Традиция была похоже на занятия древних — когда те падали на колени в храмах и пантеонах, говорили богам слова, пытаясь их задобрить (или успокоить). Только вот в реалии Триумвирата все перевернулись вверх-дном — теперь уже народ выступал в роли того, кого приходилось успокаивать условным «божествам». И те, кто стоят там, под балконами… они, если захотят, могут стать намного хуже несуществующих молний громовержца Зевса. Их гнев может действительно заставить приковать кого-то к скале, но печень выклевывать будет далеко не орел — прогресс породил более эффективные предметы для таких вивисекций.
— Я навел все свои отчеты, а потом посмотрел в библиотечных архивах, — начал Златочрев, когда они уже почти добрались до цели. — В последний раз такие… землетрясения, как ты говоришь, были из-за… активности нестабильности. В смысле, нестабильности, как существа.
— Но эти записи, — нахмурился Супримус, — полумифические. Никто так и не доказал, что нестабильность может жить. Просто неподтвержденные слухи, которые кто-то записал.
— Да, но…
Иногда, члену Правительства в черном пиджаке было жаль Златочрева — тот не был идиотом, он прекрасно разбирался в том, что касалось его должности — Философском Камне и монетах, монетах, монетах… Но когда дело доходило до таких тонких вопросов, мужчина в золотой робе мог действительно превращаться в подобие идиота. Процесс, обращающий все благотворное влияние эволюции вспять в долю секунды.
— Не отрицаю такой расклад, ты знаешь, что я экспериментировал с нестабильностью. Но если бы оно было так — мы бы заметили, поверь.
— Я догадываюсь.
— Но мне кажется, что причина совсем другая. И в этом надо разобраться.
За годы экспериментов Супримус разобрался не только в анатомии, но и в нестабильности. Он пытался использовать ее в опытах, но это было практически невозможно — малейшая ее доля, добыть которую в чистом виде было чертовски сложно, была, в том-то и дело, слишком нестабильна. И иногда, члену Правительства казалось, что именно она, эта часть мироздания, которую иногда описывают как отдельное, живое «существо» — именно она является той деталью, которая необходима для успеха.
Но все мысли улетучились, когда Супримус вышел на балкон.
Финтифлюх, чувствуя себя некомфортно и всем видом показывая это (вовсе не специально, просто так выходило) переминалась с ноги на ногу в окружении кучи людей. Она пришла сюда, в этот двор — который кто-то когда-то окрестил Двором Власти, — за тем же, за чем и остальные собравшиеся. Последняя «тряска» в магии вывела из строя ее швейные машинки, которые работали благодаря потокам волшебства — автоматизация намного упрощала работу. И портная (это слово подходит Финтифлюх намного больше, чем швея) потратила кучу времени на настройку — это не могло не разочаровывать. К тому же, ей думалось, что при последующем использовании техника обязательно начет работать со сбоями.
Она шмыгнула носом и как-то странно закопошилась. Создавалась такое впечатление, что Финтифлюх просто взяли и вытащили из своей естественной среды — как рыбу, еще недавно преспокойно плывущую по течению, а теперь не столь спокойно лежавшую на сковороде. Сознание портной витало где-то, и это было несложно заметить — ведь она подняла голову вверх только через минуту после того, как Супримус заговорил.
— …мы можем вас заверить, что никаких серьезных последствий это не несет. Что же до магических аномалий — их остатки будут ликвидированы в ближайшее время, а вся городская техника вновь будет возвращена в строй! Но, думаю, вас куда больше интересуют два других вопроса: почему и сколько еще?
Люди оживились.
— К сожалению, пока мы не можем на них ответить, — подхватил Златочрев, вещающий с другого балкона. Третий пока пустовал. — Мы ищем причины — и постараемся найти их в самое ближайшее время…
— К тому же, нам кажется, что они носят исключительно естественный, вовсе не мистический характер, — подчеркнул Супримус.
Но предположение о нестабильности, которая бушует — что многие волшебники откровенно посчитали бы бредом, — уже укоренилась в некоторых головах. Госпожа Финтифлюх задумалась — ее пугали эти вещи, их причины, последствия. Пугали даже больше, чем то, чем они занимались под покровом ночи. Она начала шататься и шмыгать носом еще больше.
Два члена Правительства покинули балконы — можно было говорить много, но зачем? Они сказали о том, что беспокоила всех, хоть немного внеся ясности в вопрос. Златочрев был готов часами разглагольствовать о сфере своей деятельности — подсчете золотых момент, отчетах, статистиках и так далее. Проблема заключалась в том, что его просто никто бы не стал слушать — слишком уж скучная тема, которая, откровенно говоря, никого не волнует.
Народ расходился, и госпожа Финтифлюх тоже поспешила покинуть Двор Власти, шаркая ногами. Надо было возвращаться к делу и, сверх этого, набраться сил к ночному… мероприятию.
А Ширпотрепп, тоже все это время стоявший где-то в толпе, задумчиво почесал подбородок, тихонько выругался и сказал:
— Они и тут ничего, ничего!.. сделать не могут. Ну и ладно, осталось еще чуть-чуть… и у всех нас дела пойдут в гору.
Его магазин на улице Старых Драконов, мягко говоря, пустовал — здание, которое оправдывало название улицы, на которой находилось, словно вросло в окружающий мир и воспользовалось камуфляжем. Его сложно было отличить от всех остальных домов на улице. Ширпотрепп связал свою жизнь с музыкой — по крайней мере, с финансовой ее частью. Ну, продажа инструментов, дирижерских палочек, партитур и всего прочего. И все бы хорошо, но вот только инструменты почти все время лежали на полках мертвым грузом — один покупатель в месяц, конечно, не в счет. Дела не просто не шли в гору — они катились к ее подножию, как огромный снежный ком, становясь все больше и больше. Конечно, Ширпотрепп был не единственным человеком с такими проблемами — но он, как и многие другие, точно знал того, кто во всем этом виноват.
