— Ну, пять философов, — подсчитал он. — Что поделаешь-то…
— Я бы не жаловалась, что это мало, если бы билеты не были в разы дороже! Видимо, мы остаемся здесь действительно надолго — но у нас нет столько времени! Или надо менять работу…
— Или же, — вступил в беседу дважды «неместный», — нам просто надо добыть денег другим путем. Например, грабежом.
Лолли и Инфион остановились.
— Ты о чем вообще говоришь?!
— Тебе что, понравилось начало сегодняшнего дня? Еще захотелось? — работница Борделя готова была взорваться.
— Ладно, ладно, хорошо, я понял, плохая идея, — попытался оправдаться романтик словно ребенок, которого поставили в угол за разбитую вазу — и дите упорно пыталось доказать, что виноват вовсе не он, а кот. Домашнее животное же, умей оно говорить, давно бы обругало ребенка за такую клевету — при чем не самыми невинными словами.
Холодало и темнело, а небо вовсю затягивало спиральными облаками, которые кружились волчками и искрились мистическим сине-фиолетовым цветом около шпиля Башни Правительства, отражая в себе искрение ее макушки.
Троица успела значительно подмерзнуть прежде, чем добралась до своего временного пристанища — во всех окнах уже горел свет.
Внутри наступило облегчение — теплый воздух и приятное освещение отогрели не только тело, но и душу. Да и, ко всему прочему, решили усыпить Златногорскую троицу, прикрыв ее таким уютным пледом. Оставалось только выпить горячего чайку и добраться до кровати.
Лолли, Ромио и Инфион уже успели снять верхнюю одежду, когда на лестнице раздались шаги. Вскоре показался и Ш’Мяк, в полной боевой готовности — то есть, с синим саквояжем в руке. Увидев своих жильцов, он улыбнулся и спустился к ним.
— Я забыл вам кое-что сказать, — проговорил хозяин «хостела», накидывая пальто. — У меня для вас радостные новости!
— Надеюсь, они действительно радостные, — Инфион вздохнул.
— Да! У вас появился сосед!
— О. Интересно. Вот это уж действительно радостные новости.
— Но разве это плохо? — вмешался Ромио. — Нам же будет намного веселее…
— Нам и так чертовски весело, хочу заметить, — отрезала девушка. Честно говоря, иногда она была готова отрезать язык дважды «неместному» — особенно в такие случаи. — Особенно весело было сегодня утром.
— И что же это за сосед? — романтик проигнорировал обращенную к нему реплику.
— О, мне он показался очень приятным! Если хотите, я могу посмотреть… Я виду книгу всех посетителей, — хозяин «хостела» взглянул на карманные часы. — Только если быстро, я тороплюсь.
Ш’Мяк отвел их в одну из небольших комнаток на первом этаже, которая, скорее всего, должна была служить кладовой — но мужчина приспособил ее под хранилище для той самой книги. Небольшая лампа, стол с здоровой книгой и письменные принадлежности — вот, в принципе, и все ее наполнение.
— Так, сейчас посмотрим, — Ш’Мяк пролистал несколько пустых страниц. — О, это вы!
На бумаге было в столбик написано «Лолли Ромио Инфион», рядом стояла дата. Чуть выше имен троицы красовалась зачеркнутая надпись.
— А это кто? — полюбопытствовал Ромио, ткнув пальцем в строчку. — И почему он зачеркнут?
— О, понимаете… Ко мне не так часто заходят, хотя, грамотнее сказать — дела идут плохо. И однажды клиент мне просто… приснился. Когда я понял, что это все было не наяву, пришлось вычеркивать его из книги.
Мужчина раскраснелся. Такой цвет лица очень гармонировал с пальто.
— О, — отозвался Инфион.
Ш’Мяк пролистал еще несколько страниц.
— Хм, странно, — почесал он бородку. — Вашего соседа нигде нет…
А потом его посетило озарение.
— А! Точно! Я же не успел его вписать. Ладно, сделаю это в другой раз, — хозяин «хостела» посмотрел на часы и схватил саквояж. — Прошу меня простить, я очень, очень тороплюсь.
С этими словами он выдворил троицу из комнатки, закрыл ее на замок и выбежал на улицу, где уже практически стемнело.
— Интересно, — протянул Ромио, усевшись на кухонном стуле, пока Лолли и работник Бурта хлопотали над чаем, — почему у него не получается?
— Я понимаю, что ты начинающий философ, но мог бы и помочь, — вздохнула девушка, доставая чашки.
Вопрос повис в воздухе, так и не дождавшись ответа, а после раскололся на множество микроскопических осколков и потерялся в информационном пространстве.
Спустя время — которое для людей, только что вернувшихся с холода, кажется огромным, — чай был готов, и все трое отогревались, потягивая горячую, что магма, жидкость.
— Знаешь, — обратился волшебник к работнице Борделя. — Может, Ромио прав, и сосед нам не помешает?
И тут жизнь решила дать Инфиону самую большую оплеуху, которую свет только видывал.
На лестнице раздались шаги, которые становились все громче и громче.
— О. Это, видимо, как раз новый сосед. Ну вот и познакомимся, — Лолли сделала глоток чая.
— Главное, чтобы он был не как Носс Совайц.
Шаги достигли своего апогея, и это значило одно — сосед спустился вниз и направлялся в сторону кухни.
Платз, еще немного сонный, встал в дверном проеме и обвел глазами, скрытыми за очочками, картину маслом, состоящую из трех, мягко говоря, удивлённых и напуганных фигур.
Сначала «как бы мэр» сладко зевнул.
А потом так же сладко улыбнулся и сказал:
— Надо же, а мне все-таки повезло. Жалко, что вам — нет.
Глава 4
Убийство
И хотя глаза их в небо глядят —
Все их души взапуски мчатся в ад.
Пиратская песня
Погода разошлась ни на шутку — асфальтно-серое небо буквально протекало, вода лилась огромными потоками, словно одну большую небесную водопроводную трубу неплохо так прорвало. Тучи озарялись яркими вспышками и хохотали грохотом — будто кто-то там, наверху, ругался что есть мочи и проклинал всех и вся за то, что забыли позвать сантехника.
Дождевые потоки стекали по фиолетовым черепичным крышам и, касаясь земли, собирались в огромные, причудливые формы, которые неслись дальше, омывая улицы.
Златногорск накрыло самой настоящей бурей.
За окном не было видно ни дюйма — точнее, видно было, вот только то, что представало перед глазами, представляло собой размытое нечто из стремительных дождевых капель и пятен фонарей, которые затерялись за этой завесой.
Штульц уткнулся носом в стекло, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Любому, кто проходил бы по улице, решив заглянуть в это же окно, стало бы не по себе — прижатое к окну лицо главного судьи, немного приплющенное, представляло собой весьма пугающее зрелище. Особенно в такую погоду.
