Ну а что произошло в этом случае — думайте сами.
Честер Чернокниг походил на заводной механизм, который завели при рождении, и с тех пор он либо научился подзаводить себя сам, либо просто никогда не останавливался.
Церемониймейстер не мог сидеть без дела. Именно поэтому, вернувшись домой, он успел, во-первых, как следуют смазать усы апельсиновым маслом, а во-вторых, сделать все, что только можно было.
Честер протер пыль там, где ее нашел, расставил чашки, свечи, лампы и прочее наполнение дома, хотя оно и так было в идеальном состоянии. Когда приводить в порядок стало уже нечего, Чернокниг выглянул в окно — на улице практически сомкнулся занавес дня, и настало время этакого антракта для всего живого. Ночь наступала неспешно, потихоньку тушив свет.
Тогда лучший свадебный церемониймейстер семи городов приготовился сделать то, чего при свете дня как-то побаивался, да и просто не хотел.
Честер щелкнул пальцами — и желтые магические лампы в спальне погасли.
Теплый весенний воздух непрошенным гостем залетал в окно, принося с собой крупицы тьмы, которые пылью оседали вокруг, и совсем скоро в комнате стало достаточно темно — не глаз выкали, конечно, но вполне достаточно.
Чернокниг вытащил из кармана небольшой ключик, притом с такой аккуратностью, словно этот предмет — магический, и в нем заточена смерть Чернокнигова. Или, в конце концов, этот ключик из желтого металла может открыть незримую дверь в кукольный театр с обратной стороны коморки. Ну, хотя бы портал в другой мир — на крайний случай.
Но ничего этого, конечно, ключ не делал. Честер просто боялся уронить его.
Двигаясь так, как это обычно делают перед первым свиданием — осторожно и неуклюже, что было не в стиле Чернокнига, — церемониймейстер открыл небольшой ящичек в прикроватной тумбе. Один из тех, где обычно хранят книжки, чтобы читать перед сном, или масла́, бальзамы, а иногда даже какие-то документы.
Но Честер Чернокниг вытащил оттуда небольшую ампулу, закупоренную деревянной пробкой — в таких обычно дети хранят пойманных светлячков.
Свадебный церемониймейстер покрутил сосуд. Осколки тьмы продолжали собираться в густую массу, и вскоре за окном — как и в комнате — стемнело окончательно.
Честер потряс баночку. Там, внутри, за стеклом, словно проснувшись, что-то засветилось — что-то, не имеющее четкой формы, но двигающееся и источающее призрачно-зеленый, с нотками белого, свет. Маленький огонек несколько раз ударился о стенки сосуда.
Чернокниг поднес баночку к губам и прошептал:
— Ничего, осталось потерпеть еще немного. Совсем чуть-чуть, и ты сможешь полетать, — потом церемониймейстер замаялся и добавил с опаской. — Что бы ты ни было.
А после наступила ночь, по волнам которой плыли аморфные сны, штурмуя головы спящих и рождая новые идеи, новые образы, новые видения и все, что только сны могут создать.
В высоком окне высокого и узкого дома Честера Чернокнига мерцал маленький призрачно-зеленый огонек, который можно было разглядеть, только очень-очень внимательно вглядевшись в окно.
Но разве подглядывать в чужие окна — это прилично?
Глава 3
Сон в весеннюю ночь
Где-то в бескрайних просторах космоса — если вы в его существование вообще верите — сталкиваются кометы, разлетаясь на сотни мерцающих и шипящих осколков, шарами для боулинга с грохотом ударяются друг о друга астероиды, фейерверками из непостижимых цветов взрываются галактики, кубиками конструктора рассыпаются созвездия. Список можно продолжать долго, но сократим до простого — там же происходит остальная красота, которую так часто можно увидеть на картинках.
В общем, хаос творит невероятные образы, да и не только образы — он просто творит. У порядка так никогда не выходит — он слишком уж педантичен и боится, как бы чего не вышло, как бы что-нибудь оказалось не на своем месте.
Все, что происходит в этих невероятных просторах гуталиново-тряпичной черноты, творится и в сознании, когда его захватывают душные и вязкие, как плавленая ириска, сны. Мысли, образы, впечатления сталкиваются и взрываются непонятно чем — отсюда вам люди с головами коней, говорящие животные и другие ночные бренди. Да и вещие сны шатаются где-то в этой же категории, как бедные родственники.
Так и в голове Шляпса этот хаос — который отвечает не только за сны, космические картинки и даже магию, а за вещи и куда более серьезные — развлекался, как мог.
Господин Диафрагм загорал на пляже — почему-то в одежде. Но, в конце концов, это же сон, тут это не самая странная вещь, которая может приключиться.
Вот парящие над морем платья Бальзаме Чернокнига еще стояли отдельного внимания — и то, потому что кричали они прямо как чайки.
Шляпс загорал и наслаждался тишиной — парящие платья не в счет, главное, что не говорили люди. Это было неописуемым ощущением — наконец-то хоть на какое-то время оказаться в месте, где тебя никто не дергает и ни трогает. И пускай это всего лишь сон.
— Не подскажете, а сколько времени?
Люминограф аж подпрыгнул — не просыпаясь, естественно.
Над Шляпсом стоял… ну, как бы правильно сказать, скорее уж стояли Глиццерин, Увертюр, Честер и Бальзаме, просто все соединившиеся в одном человеке. И нет, это не был монстр, пошитый Морфеем: внешне незваный гость смахивал на пиротехника, хотя и с фигурой режиссера, от кутюрье ему достался парик, а от церемониймейстера — одежда.
— Я на вас что, за день мало насмотрелся?
Платья-чайки что-то выкрикнули.
— А можно светопарат? Сделать люминку?
— Нет, я же говорил об этом наяву — и не собираюсь менять своих решений во сне.
— А как насчет пиджака со стразами…
— Даже не договаривайте. Нет, брысь из моего сна.
Шляпсу просто повезло, что на этот раз сновидение оказалось осознанным, и можно было гулять по волнам сознания без спасательного круга, соображая, что все понарошку. Стань это обычным сном, и люминограф уже давно бы бегал от всех четверых в надежде, что его не догонят и не заставят надевать пиджак, сшитый Бальзаме.
— И ни философа я вам не заплачу! — забасило сновидение. Голоса оно меняло, как перчатки.
— Да, да, господин режиссер, я понял это и наяву. А теперь просто катитесь отсюда, ладно?
— Ядрить-перекартить-свистить!
— Что? — а вот теперь Шляпс вздрогнул и вскочил, оглядываясь по просторам своего сновидения. Но комбинация из четырех человек исчезла. — По-моему, это не смешно!
— Жизнь-твоя-моя-чего-как?
— Так, господин молодой человек с Аномалососом, если вы думаете, что я не помню ваших кривляний днем и не вспомню их сейчас, то вы…
— Трить-крить-фьить! Я она же жить!
