Своих городских легенд в Хрусталии было навалом, но вот Фиолетовая Дверь стояла особняком от всего остального.
Для начала, это была не совсем-то байка, и даже не легенда — Фиолетовая Дверь действительно существовала вполне в рамках привычной реальности, вот только одна на весь город. В узком фасаде она выглядела уж как-то слишком вызывающе, но Хрусталия любила такие творческие странности.
Проблема была не в самой двери — она не вела в другое измерение и не была проклята, — а в том, что было за ней. Точнее — кто.
Традиционно, волшебники есть в каждом городе, и это не могущественные колдуны с седыми бородами (хотя их наличие никто не отменяет), а просто люди, которые понимают, как магия работает во всех нюансах — и, естественно, могут использовать ее для создания всяких разнообразностей. Одни волшебники начинают преподавать, вторые — изобретают новые полезные приборы, работающие на магии, третьи — чинят магические приспособления и избавляются от магических аномалий (волшебнику достаточно просто зажечь магический огонек, чтобы использовать эту лишнюю магию), ну а четвертые не делают ничего.
В Хрусталии волшебник был всего один, и жил он именно за этой Фиолетовой Дверью. Поговаривали, что он давно уже тронулся умом — хотя творческое сумасшедшие считалось в Хрусталии даже чем-то здоровым.
Но он, как говорили, съехал с катушек окончательно и бесповоротно, так что отбуксовать его обратно на рельсы разума было уже просто невозможно.
Омлетте́ терпеть не мог ловить на себе чужие взгляды — по крайней мере, теперь, в своей новой жизни. Раньше уколы чужими глазами доставляли ему удовольствие, потому что, как говорится, Омлетте́ чувствовал себя на коне — притом, видимо, слепленном из золота. И бывшему мужу Крокодилы казалось, что взгляды, которые кидали на него прохожие, полны восхищения, обожания и легкой зависти — а это щекотало самолюбие.
Но сейчас мужчина шел, опустив голову вниз и старясь не смотреть на прохожих, как сурок пытался зарыться в невидимую норку — теперь ему казалось, что все эти взгляды, скользящие по телу, не выражают ничего, кроме жалости, и что обладатели взглядов тихонько — или не очень — смеются над ним.
На самом-то деле, что тогда, что сейчас, люди, смотревшие на Омлетте́, не испытывали ни восхищения, ни зависти, ни жалости, ни смеха — просто бывший муж Крокодилы думал, что вызывает у прохожих такие эмоции. В действительности они просто скользили по нему взглядами, потому что… ну, для начала, по любому проходящему мимо человеку так или иначе придется скользнуть взглядом. К тому же, грива и бакенбарды Омлетте́ привлекали к себе больше внимания, чем сам Омлетте́.
А сейчас все сверлили его взглядом лишь потому, что не часто увидишь, как человек буквально под ручку шагает по улице с големом…
Когда Омлетте́ скрылся в небольшом переулке где-то со стороны задних дворов домов, ему полегчало — взгляды перестали кусать душу. Ну, или то, что от нее осталось.
У Омлетте́ дрожали руки.
Он никогда не думал, что ему придется делать то, что он собрался — оттого мужчине было не по себе. Стоило больших усилий воли заставить себя пойти на такой шаг, а поскольку воли внутри господина Омлетте́ было как варенья в банке, которым поживился Карлсон, пришлось соскребать эту самую волю со стенок и очень крепко держать в кулаке.
План был чертовски прост, особенно в компании с големом, но Омлетте́ все равно дрожал, а живот как-то нехорошо сводило.
Бывшему мужу Крокодилы было настолько плохо, что даже монокль потерял сознание и выскочил из глаза. Мужчина поймал стеклышко, поправил огромный аляпистый бант и уставился в заднюю стену узкого дома.
Чтобы хоть как-то предотвратить свадьбу, Омлетте́ был готов использовать все свои знакомства и давить на любые рычаги влияния, только давил он на них слишком слабо — силенок не хватало.
Вот и пришлось все делать самому. Ну, голем не в счет — просто глиняная кукла, движимая магией.
— Ну, давай сделаем это. Как жалко, что я не смог нанять какого-нибудь на эту гадость…
Омлетте́ отошел от стены, уступив дорогу голему. Тот зашагал.
И только благодаря невероятной удаче, которая случайно проносилась мимо, грохот получился не слишком громким, и никто ничего не заметил.
Тот же самый вихрь удачи, кстати, пролетел и мимо Шляпса, но его своей благодатью не одарил.
— Может вы все-таки не будете идти за мной? — тяжело вздохнул люминограф, оглядываясь на пиротехника. Тот даже не думал сбавлять шагу.
— Ну, я иду не за вами, а с вами — это разные вещи.
— Слушайте, насколько я помню, сегодня с утра вас чуть не уволили, и мне кажется, что господи Увертюр…
— Я сказал ему, что иду с вами, и что это касается свадьбы. У него точно не будет претензий, — Глиццерин растрепал волосы рукой.
— Вы ему солгали?
— Нет, я просто приукрасил…
— То есть вы бросили работу на полпути?
На Глиццерина это подействовало хлеще, чем священное писание, крест, святая вода и осиновый кол вместе взятые на вампира.
— Вы что! Нельзя же так относиться к работе! — руки пиротехника превратились в фейерверки. — Я закончу, когда мы вернемся — если что, задержусь до вечера, или доделаю завтра…
— Только не рассказывайте все это мне, — Диафрагм искренне удивился такой реакции. — Я просто спросил.
Некоторое время они шли молча, а грозовые тучи, затянувшие небо плотным слоем измазанной в угле ваты, как-то невероятно давили на обстановку. Погода — она такая, всегда очень умело подстраивается под настроение.
— И все-таки, может вы пойдете обратно? — не унимался Диафрагм.
— Ну, я тоже давно хотел наведаться за… Фиолетовую Дверь. Но все как-то не мог собраться, и к тому же одному туда идти страшновато.
Шляпс вдохнул — можно было поклясться, что при каждом его усталом и недовольном вздохе где-то извергался один вулкан. Правда в таком случае, весь мир уже давно бы залило магмой — в два слоя.
— Это просто городская легенда. Ну, может тот волшебник и чудаковат, но это не так страшно…
— Вы сами были напуганы в театре!
— Я сказал, что это не так страшно — но я не сказал, что это совсем не страшно, — Шляпс задумался, и вместе со лбом нахмурился нос, превратившись в перележавшую в подвале картофелину. — Ладно, если вы так хотите, пожалуйста, пожалуйста… Но только не надоедайте с люминками, хорошо?
— Эээ… — люминограф ожидал другой реакции, но получил от пиротехника именно это. — Господин Шляпс, по-моему, нам в другую сторону…
— Нет, нам точно сюда.
— А по-моему — нет…
— Пшикс, вы спорите со мной, даже не зная, куда я, точнее, теперь уже мы, идем…
— Ну, вообще-то, к Фиолетовой Двери…
