— А что у вас светилось? — с опаской уточнил церемониймейстер.
— Вам показалось, — если попытаться начертить эту фразу с той интонацией, с которой ее произнес люминограф, грифель карандаша хрустнет и сломается. — Обычная игр света и тени, и какая-та ерунда прилипла.
— Трыхтыть-пыхтить-тыть!
— Простите, что вы сказали?
— Что? Я ничего не слышал. Наверное, вам снова показалось. То есть, вы никому не говорили? Хорошо, тогда просто отдохните, а я сам со всем разберусь.
— Но как вы разберетесь, если не знаете, кто украл светопарат… — Честер наконец-то отвлекся от свечения.
— Господин Шляпс! — раздался истошный вопль, который подразумевался как обычный крик. Но после незапланированный пробежки, любой крик становится похож на вопль. На крыльцо взбежал запыхавшийся Глиццерин, за ним — Октава. На вопль отреагировал и Бальзаме, тут же появившись в дверях.
— Господин Шляпс! — повторил пиротехник. — У нас тут было свидание…
— Демо-свидание, которое переросло в пробежку, — поправила дочка мадам Крокодилы.
— Неинтересно, — тут же кинул камень безразличия люминограф.
— …да, так вот, мы знаем, кто украл светопарат! Точнее, Октава знает.
— А вот это я готов выслушать.
— Эээ, — замялась девушка. — Не то чтобы я очень хотела вам говорить, поверьте, на принятие решения ушло много душевных сил, но… Это был мой отец.
У Шляпса блеснули глаза, но тут же потухли.
— А можно чуть конкретнее? — уточнил люминограф.
— Да, — согласился Честер. — Забавно, все знают вашу маму, но про папу вообще никто ничего не слышал… Такое ощущение, что мадам Крокодила вечно была одна.
— Его зовут Омлетте́, — добавила Октава.
— Хмм… — Честер почесал подбородок. — Знаю почти весь город, а этого господина не припомню. Странно, он ведь бывший муж мадам Крокодилы…
— Он бы удивился, что вы его не знаете, — вздохнула девушка.
— И я тоже не могу припомнить… — добавил Шляпс.
— Да, он точно бы удивился. Думаю, вы видели его — такая большая прическа-грива и здоровенный аляпистый бант…
— Ой, так это же и есть господин Омлетте́! — чуть не оглушил Честера своим колокольным голосом Бальзаме, все это время любопытно слушавший беседу в дверях. — Я помню, как шил ему этот бант! И он до сих пор его носит?.. Приятно, конечно, но это уже совсем не в моде…
Глаза Шляпса словно застыли, разве что не закрутились назад, что шло бы вразрез со всеми законами физиками. События прошедших дней хлынули волной, дамбу воспоминаний прорвало, и в голове замелькали изображения мужчины, который пристал к нему по дороге в дом Крокодилы.
— А, так это был он, — констатировал Диафрагм.
— Вы все же знакомы? — удивился Бальзаме.
— Нет, встретились на улице, и он… в общем, наврал с три короба.
— И мне тоже, — вздохнула Октава. — Он сказал, что одолжил у вас светопарат.
— Одно уточнение. У него что, есть дома голем?
— Да.
— И один вопрос — откуда?
— Даже не спрашивайте…
— Ну вот и славно, — пробубнил Честер Чернокниг. — Теперь мы знаем, кто вор! Я, пожалуй, пойду и разберусь с господином Омлетте́.
Шляпс рукой преградил дорогу церемониймейстеру.
— Нет, господин Чернокниг, я разберусь с этим сам.
— Но это касается свадьбы, она может быть испорчена, и ведь дым… — Честер быстро одумался. — Свадьбы — моя епархия!
— Я напомню вам, — нахмурился люминограф, — что он ворвался в мой дом, проломил мою стену и, нестабильность его побери, украл мой светопарат! Так что я сам, спасибо.
Решительность на секунду улетучилась, и Шляпс призадумался.
— Только если Октава покажет мне дорогу, — люминограф посмотрел на девушку. Ей показалось, что в ее глаза посмотрела оскалившиеся бездна. С взглядом Диафрагма, пока тот был в плохом настроении, всегда так происходило, а поскольку он почти всегда пребывал в плохом настроении — и это еще если все было хорошо, — то, в принципе, можно было назвать взгляд люминографа бездонным и беспощадным.
— Да, но внутрь я не пойду! Не могу ведь я так…
— Я даже и не просил.
— Нет, я считаю, что все-таки должен… — возмутился Чернокниг, но тут бездна, зрящая из глаз Шляпса, обратила свое внимания на него. — Ладно, хорошо. Но если что-то пойдет не так, сообщите.
Все трое — Октава, Глиццерин и Диафрагм — спустились с крыльца. И только когда они отошли уже слишком далеко, Бальзаме опомнился:
— Молодой человек! Совсем забыл спросить, как у вас так всегда стоит воротничок? Чем вы его крахмалите?
Но пиротехник уже не слышал этого. Или сделал вид, что не услышал, не желая ввязываться зыбучую беседу.
— Ладно, спрошу в другой раз… — промямлил кутюрье и скрылся в утробе своей святыни мод.
А Честер Чернокниг еще долго не закрывал дверь и смотрел вслед нагрянувшим гостям, сосредоточив взгляд на Шляпсе.
— Значит, господин Омлетте́, — прошептал он. — И значит, господин люминограф, у вас тоже есть… она. Какое совпадение.
Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов захлопнул дверь.
Омлетте́ стоило большого труда донести светопарат до дома и аккуратно, не выронив, положить на стол. Руки бывшего мужа Крокодилы тряслись и ходили ходуном, отчего прибор скользил в них, как свежая форель, которая, к тому же, еще не успела отправиться на тот свет и неистово брыкалось. Ладно бы только это — но светопарат весил в несколько раз больше абстрактной рыбы. Он был не титанически тяжелым, но тоненькие ручки Омлетте́, словно болтающиеся на плохо прикрученных шарнирах, с трудом выдерживали и это.
Мужчина плюхнулся на стул, поправил слегка намокший от текущего водопадом пота бант, и обмяк, уставившись на краденое.
Дело сделано — светопарат лежит перед ним. Но вот только что с добычей теперь делать?
Нервы никак не давали Омлетте́ сосредоточиться, его трясло, тело горело, голова начинала кружиться — хотя он ясно понимал, что никто не заметил его на улице. Но сомнения черными мамбами заползали в голову, нашептывая ядовитым голосом: «а вдруг кто-то все же увидел?». Биение сердца разгонялось до скорости колес велосипеда, несущегося с крутого склона. И это точно не с та скорость, которая считается нормальной для человеческого тела.
В таком напряжении и без того медленные извилины бывшего мужа Крокодилы шевелились со проворностью не просто черепахи, а черепахи, которую заставили тащить плуг.
Но огромная светлая грива-шевелюра Омлетте́, где при желании мог поселиться целый маленький свободный народец, по-видимому, выполняла некую роль охлаждения для мозга-процессора.
