Но сейчас это было не важно. Чувства приглушились, как и ощущения, зато мысли кружились в голове безумным вихрем, ураганом, срывающим крыши с кладовых подсознания, рушащим стройное, рациональное осмысление ситуации.
Честер слишком многого не понимал: не понимал, как так получилось, не понимал, почему в этот раз жизнь не послушалось его, не понимал, что делать теперь, когда он даже не узнает, удалось все или нет. Что, если свадьба уже не принесет никакого смысла, и задумка накроется медным, проржавевшим тазом…
Но другую, единственную вещь церемониймейстер понимал ясно, отчетливо, она выделялась пестрым воздушным змеем на фоне мрачного неба сознания.
Он — убийца.
Да, церемониймейстер сам не до конца понял, что только что убил, но оно явно было живым, или, возможно, даже чем-то большим — хотя, как можно быть более живым, чем живое, Честер не понимал. И Чернокнигу было жутко. Даже в самых страшных кошмарах, в ужаснейших извержениях ярости, он бы никогда не подумал никого убить, потому что это, потому что это, потому что это…
Страшно.
А еще, Честер знал — непонятно откуда, — что за одним убийством непременно последует другое, и теперь он превратиться в человека, при любом удобном случае решающего проблему убийством…
Сейчас, когда внутри смешалось столько несовместимых ингредиентов, а мысли разного сорта лезли из всех щелей, Честер не понимал ничего, и его просто рвало на части.
Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов еще бы долго просидел так, если бы не голос Аллигории Крокодилы.
— Господин Чернокиг! — взвизгнула она, увидев Честера. — С вами все в порядке?
Хозяйка дома настолько быстро, насколько могла, добежала до церемониймейстера и нормально усадила его, пока тот еще не сполз со стула на пол. Следом подоспела Октава, не понимающая, что происходит.
— Что с вами? — не унималась Крокодила старшая. — Все-таки, эти алхимические штуки не довели до добра, я же говорила!
— Может быть, воды? — предложила Октава.
Взгляд Честера скользнул на девушку, и церемониймейстер уже было собирался что-то промямлить, но осекся.
Он увидел.
Увидел, как из сумки Октавы еле-заметно льется призрачно-зеленое свечение. Бардак в голове постепенно начал превращаться обратно в порядок, картинки прошедшего дня заиграли новыми красками, Честер вспомнил, что видел свечение в кармане Шляпса, а теперь видит его здесь, прямо перед своим носом. Нет, это точно не могло быть галлюцинацией — а значит, все еще могло выгореть.
Теперь Честер Чернокниг видел цель, и точно знал, что делать.
— Да, но я бы не отказался от чашки чая. Все хорошо, я сам смогу встать, — церемониймейстер отказался от помощи Аллигории и на всякий случай осмотрел свои руки — следов преступления на них не осталось.
— Что с вами случилось? — решила идти до конца хозяйка дома, пока ее дочка убежала за чаем.
— Да, вы правы, что-то я случайно вдохнул алхимическую смесь, да и переутомился, — Честер внутренне собрался, но дышал тяжело. — Ничего, если я задержусь у вас? Мне надо выпить чаю, немного посидеть, и все будет нормально. А потом я заберу платье и отнесу Бальзаме.
— Может, это подождет до завтра?
— Нет-нет! У нас не так много времени, а еще столько надо сделать. Чтобы никакие мелочи не помешали, — сказал он, вероятно, чтобы успокоить самого себя.
Октава вернулась с чашкой горячего чая.
— Спасибо за заботу, — он сделал глоток. — М, отлично у вас получается! И как вы это делаете?
— Вы про что? — не поняла Октава.
— Про чай! Замечательно его завариваете.
— Оно как-то само получается, — сказала девушка и заметила, что Честер как-то странно смотрит на ее сумку. — Эм… если все хорошо, то я очень хотела бы принять ванную. Я всегда принимаю ее именно в это время, и не хотела бы выбиваться из графика…
— Дорогая, — взяла ее за руку Аллигория, — а если господину Чернокнигу понадобится помощь?
— Все в порядке, — махнул рукой тот. — Мне просто нужно немного посидеть.
Октава довольно, но с опаской, улыбнулась и поспешила удалиться. А Честер смотрел ей вслед — точнее, смотрел он на маленькое призрачно-зеленое пятно, святящееся где-то внутри сумки.
В узком алхимическом магазинчике «Булькающая колба» всегда царила атмосфера веселья, в основном благодаря толстяку-хозяину, который сочился жизнерадостностью и юмором как объевшийся фосфора светлячок. С лица толстяка не сходила улыбка, изо рта постоянно вылетали искрометные — правда, не всегда — шутки, и он держался бодрячком даже в самые пасмурные, понурые дни. А уж если погода была хорошей, то пиши пропало — точнее, скорое наоборот, но суть понятна.
Диафрагм искренне не любил этот магазинчик — слишком уж тут было радостно для его характера, а хозяин старался так, что в глазах люминографа слыл чересчур приставучим. Подобно Диафрагму чувствует себя рыба, которую бросили в аквариум, полный песка — уж точно, не самым комфортным образом. Но Шляпсу приходилось мириться, ведь только в этом магазинчике продавались нужные ему стеклянные пластинки-карточки, а необходимый порошок здесь был самым лучшим и, что не маловажно, дешевым.
Хозяин, сориентировавшись по звону дверного колокольчика, мгновенно поприветствовал люминографа:
— А, господин Диафрагм! Ну же, что вы хмуритесь, как туча!
— Ну вот, началось, — подумал Шляпс, вслух же сказав другое. — Я сейчас грозовая туча.
— Да? Ну тогда тем более переставайте дуться, а то не просто лопните, а взорветесь!
Диафрагм не успел войти, а ему уже хотелось выйти.
Идя к прилавку, он хмуро осматривал полки: баночки и колбочки разных форм, цветов и размеров словно издевательски мерцали и улыбались в свете магических ламп. Незаметно для себя, Шляпс увидел в одной из скляночек свое отражение — конечно же, искаженное, это вам не зеркальная галерея. Но даже Диафрагму показалось, что какой-то он уж слишком угрюмый, хотя причин на такую хмурость особо-то и не было. Проблема с, даже страшно сказать, жизнью, разрешилась, Глиццерин был далеко, а Октава особо не докучала, но на всякий случай тоже оказалась далеко.
А люминограф все равно был хмурее хмурого.
Списав это на слишком радушного хозяина-толстяка, Шляпс вернулся в реальность.
— Как обычно? — уточнил хозяин.
— В два раза больше обычного, — сухо сказал люминограф.
— Ого, свалилось в два раза больше работы? — толстяк скрылся в служебном помещении, продолжая светиться, хорошо хоть не призрачно-зеленым.
Шляпса, что неудивительно, такие вопросы бесили до чертиков. Он терпеть не мог, когда лезут туда, куда не надо. Хоть вешай на грудь табличку «Осторожно! Злая собака!». Но отвечать было нужно — в этом магазинчике так происходило всегда.
