Все это можно просто приводить без комментариев, когда в очередной раз кто-то будет зачислять императора Павла в рыцари и не понятые русским народом реформаторы. Даже одного непроверенного еще доноса было достаточно для ареста Тайной экспедицией и начала следствия не самых последних сановников в стране. Что уж говорить о каких-то невоздержанных на язык и на перо унтер-офицерах, если на одного из самых уважаемых писателей России того времени и важного государственного чиновника Гавриила Державина император Павел при свидетелях орал: «Какие инструкции! Мой приказ — твоя инструкция! Сиди в Сенате тихо, а то я тебе попомню! Я тебя в Сибирь пошлю!» — и все из-за робкой просьбы сенатора Державина дать на какой-то царский приказ ему письменную инструкцию. После убийства Павла Державин напишет желчную эпитафию на покойного своего коронованного недруга: «Закрылся страшный, грозный взгляд…» И сыну Александру Павловичу в минуты гнева Павел зло намекал на «мудрое решение» Петра I, не побоявшегося убить пошедшего против него наследника Алексея, хотя сам долгое время был запуган возможной ликвидацией его еще наследником специальными службами матери Екатерины.
Вот и известный поэт той эпохи Иван Иванович Дмитриев в павловские годы безо всякого объяснения арестован людьми из Тайной экспедиции у себя дома за обедом и вместе с несколькими друзьями посажен под арест по делу об «умысле на убийство императора Павла». Сам Павел даже лично успел допросить Дмитриева и его друга Лихачева, но через день выяснилось, что анонимный донос о несуществующем заговоре с участием Ивана Дмитриева написал крепостной одного из его обвиненных в том же друзей, в чем был Тайной экспедицией уличен при сверке почерка. Дмитриева отпустили (без особых извинений или объяснений), он сделал большую литературную карьеру, а заодно и государственную: при императоре Александре I заседал в Госсовете, был министром юстиции и генеральным прокурором России. А всех этих успехов на госслужбе и в литературе могло и не быть, не разберись тогда быстро с ложностью обвинения. Ведь при тяжести его «статьи» с умыслом на цареубийство по сговору группой лиц Иван Дмитриев мог пополнить печальный мартиролог российских поэтов, чья жизнь оборвалась в застенке в угаре политических репрессий.
Разумеется, настоящие дела о попытках мятежа и призывах к бунту против престола расследовались в прежних традициях с применением при дознании пыток и с последующими суровыми карами для таких обвиняемых. Просто такого рода дел в короткое правление Павла известно немного. Например, дело опального казачьего полковника Грузинова, которого за нелицеприятные высказывания о новом императоре Павле Петровиче уволили со службы и выслали на Дон. На родине обиженный на власть полковник встал на защиту традиций казачьей старины и начал призывать донцов к бунту против царской власти по примеру пугачевцев. В станицах начались волнения, на Дон ввели карательные отряды, а Грузинов был арестован. На следствии, которое прямо в столице донского казачьего войска Черкасске вела особая комиссия Тайной экспедиции во главе с Репниным, мятежный казачий вожак скончался от примененных к нему пыток, а несколько его ближайших сподвижников четвертованы затем по приговору суда. После свержения Павла руководитель этой комиссии Репнин сам попал под следствие за злоупотребления при расследовании дела о донских волнениях. Этот генерал и деятель Тайной экспедиции специализировался при Павле на подавлении и расследовании массовых волнений в провинции, он проявил особую жестокость при подавлении крестьянского бунта в Орловской губернии. И это после смерти Павла также аукнулось чересчур усердному инквизитору, самому оказавшемуся в роли подследственного.
Необходимо отметить, что Николаев, Макаров, Репнин, Эртель (представитель павловского сыска в Москве) и другие сотрудники Тайной экспедиции являлись только непосредственными исполнителями репрессий. Фактически этим процессом при Павле в два последних года его правления руководил известный своей суровостью и желчностью обер-прокурор при Сенате Петр Хрисанович Обольянинов, именно с этой мрачной фигурой историки связывают широкий шаг новых репрессий в недолгое царствование императора Павла. Обольянинов указывал на новые жертвы и нередко лично приезжал для участия в допросах.
Убийство заговорщиками Павла в 1801 году ознаменовало и закат карьеры главы его тайного сыска и куратора Тайной экспедиции в Сенате Обольянинова. Уже в ночь убийства Павла по приказу одного из лидеров заговора графа Палена главный прокурор империи арестован верными заговорщикам войсками в собственном доме и отправлен под арест. Сменивший отца на престоле император Александр Павлович не стал учинять по образу Ивана Грозного или Меншикова политического процесса над инициатором прошлых репрессий и помиловал Обольянинова, приказав прекратить дело против него. Так Петр Обольянинов в российской истории политического сыска пошел не по пути Басманова или Толстого, а по стезе столь же всесильных в свое время канцлера Бестужева-Рюмина или князя Александра Шувалова, отправленных досиживать карьеру в сенаторах. Обольянинова не казнили, не уморили в камере Соловков и не сослали в холодные края, но вечная опала оборвала его государственную карьеру и выбросила из российской властной элиты. Только в 1841 году всеми забытый некогда страшный генерал-прокурор и глава Тайной экспедиции Обольянинов тихо скончался в преклонных годах в собственном имении.
В последнее время часть историков все чаще призывает к переосмыслению итогов пятилетки правления Павла, ранее зарисованной в российской истории исключительно в черных или иронично-снисходительных тонах, и к самой фигуре неудачливого и нестандартного очередного реформатора на русском престоле. Но в вопросах действия павловского тайного сыска такая ревизия мало что меняет, он был так же беспощаден и отчасти хаотичен в применении, как и во времена покойной Екатерины Великой, только законодательно был чуть более ограничен в силовых методах допросов (на практике продолжаемых активно и при Павле). Были и нелепые запреты на ношение круглых шляп французского манера (в знак неприятия республиканской Франции), и аресты Тайной экспедицией с высылкой из России наследника трона Бурбонов Аюдовика с его эмигрантской свитой из французов (когда Павел внезапно решил с французскими цареубийцами подружиться, а с Англией воевать).
Был и запрет выездов россиян за границу, и запрет учиться русским студентам за границей, и полный запрет разрешенных еще Екатериной Великой частных типографий в России, и запрет на хранение иностранных книг, и другие внезапные шараханья павловской системы политического сыска, прекращенные с гибелью императора в результате дворцового переворота. Был даже запрет под страхом наказания танцевать вальс. Обычно нелепые запреты на незначительные «непатриотические» символы сопровождают в России все резкие «заморозки» в отношениях власти с народом. Вальс и французские шляпы ассоциировались с Европой, а их запрет, как и иностранной литературы или свободы выезда из России, в который раз объяснялся патриотической позицией правительства. Это давняя традиция, во время таких политических «заморозков» при царе Алексее Тишайшем в последние годы его правления им был издан указ «О неношении платья и нестрижении волос по иноземному обычаю». А более поздние всплески такого «патриотизма» власти при участии органов ее тайного сыска читатели наверняка помнят и в собственные годы жизни (первым приказом сменившего на посту главы КГБ СССР Андропова генерала Федорчука было повеление сотрудникам его ведомства приходить на работу только в костюмах советского производства). В веках между этими «патриотическими обострениями» борьба императора Павла и его сыска с круглыми шляпами и вальсом — а это не были символические указы, людей действительно за это арестовывали — заняла свое законное место. И это не мешало Павлу впоследствии именовать себя западником и главным европейцем на русском троне.
