– Хватит, – объявила Блажка, снова хватая вертел. – Мы едим.
И она начала разделывать добычу ножом.
– Может, если бы взяла немного достойного мясца перед тем, как мы отъехали, ты бы сейчас так не зудела над этим недожаренным кролем, – сказала полурослица.
– Я не собиралась отнимать припасы у своих людей, Жрика.
– Я не это мясцо имею в виду, девчонка-полукровка.
Блажка взглянула поверх костра, и единственный глаз полурослицы ей подмигнул.
– Черт, – пробурчала она с набитым ртом. – Я позволила ему этот поцелуй, только чтобы он теперь всю ночь страдал от набухшего стручка.
– Как скажешь.
– Ой, да ну тебя нахрен! – Блажка вскочила на ноги и указала на навязчивую полурослицу кроличьей ножкой. – Если бы я знала, что ты будешь себя вести, как щелка по пояс ростом, я бы продержала этого кролика до тех пор, пока он бы не обуглился!
Жрика подняла глаза и сморщила лоб.
– А разве не все щелки по пояс ростом?
– Ты теперь еще и шутить будешь?
– А ты предпочла бы, чтобы я сердилась?
– Сердитость – мой образ жизни, коротышка.
– Да ну? А мне сдается, ты живешь голодом. – Жрика с деланой медлительностью впилась зубами в кролика. – Наверное, мне стоит есть быстрее. Пока ты не вырвала его у меня из рук своими зубами. Как сука.
Блажка почувствовала, что ее губы расплываются в улыбке.
– Какого хрена, мелкая ты…
Жрика приложила к уху руку и немного наклонилась.
– Мелкая кто? Ты уже говорила «коротышка». Это все, что ты можешь придумать?
– Да, – сказала Блажка, сокрушенно покачав головой. – Мой колчан оскорблений для полуросликов пуст.
Жрика вернулась к еде.
– Позорище. А мое любимое – «мелкая черная говнючка».
Блажка снова уселась на корточки.
Утренний ветерок был едва ощутим, но они расположились на голой равнине, и костер разгорался с каждым дуновением. Какое-то время его треск прерывался лишь звуками облизывания жира с костей и пальцев.
– Почему ты поехала со мной, Жрика? – пробормотала Блажка, снова набив рот. – Я благодарна, но… ты могла уйти своим путем. Тебе не обязательно переживать все невзгоды вместе со мной.
Маленькая женщина швырнула обглоданную кость в огонь. Затем, прежде чем ответить, вытащила хрящик из зубов.
– Я годами пряталась от своих. Хорошо знаю, что это такое, когда тебя преследует кто-то упертый и обладающий большой силой. С этим едва ли что-то поделаешь. По крайней мере, не обрушив гору на тех, кто этого не заслуживает. Тебе не нужно так же страдать, если этому можно помочь, если я могу помочь. Выпустить наконец Белико, получить шанс выплеснуть его гнев, да, я им воспользуюсь. Даже если он не будет обращен на Зирко.
Блажка сделала вдох.
– Вот и все, что я могу сказать по этому поводу, – добавила Жрика, пристально глядя поверх мяса.
– Ты можешь его уничтожить? Краха? – спросила Блажка.
– Ты пробовала когда-нибудь держать во рту горячий уголь? Нет, конечно нет, потому что это дурость. Но представь, что да. Сколько бы ты вытерпела? А представь, что он у тебя не во рту, а в глазу, и это не уголь, а землетрясение. У тебя в черепе. – Полурослица пронизывала Блажку взглядом. – Для меня не проблема убить для тебя этого орка. Ты была ко мне добра. Но мне понадобится вся сила, что у меня есть. И я не буду ничего обещать.
– Принято.
– А теперь мой вопрос к тебе, вождь копыта. Почему ты здесь? Почему не идешь на корабль с тем пылким полукровкой, который только что провел ночь, страстно желая тебя? Разве орк сможет проследовать за тобой через Затопленное море на восток? Мир не ограничивается одним Уль-вундуласом, и этот твой Шакал повидал немалую его часть. Вы вдвоем могли бы все бросить и никогда не оглядываться назад.
– Нет, не могли бы.
– Нет. Ты могла бы.
– Мы оба принесли одну и ту же клятву, Жрика.
– Девчонка, как по мне, ты хранишь ее только потому, что ничего другого не знаешь. Но о твоем мужчине такого сказать нельзя.
Полурослица лишь повторяла, будто эхом, страхи самой Блажки, но ее внутренняя тревога и высказанная мудрость относились к разным типам боли.
– Тогда, наверное, хорошо, что тебя не спрашивали.
Жрика слегка улыбнулась.
– Наверное.
– К тому же у вас обоих одинаковая дурость. – Блажка указала на запад. – До Стравы меньше четырех дней в ту сторону. А ты все равно здесь, испытываешь Зирко, который тебя ищет. Насколько я знаю, корабли способны выдержать вес полуросликов.
Жрика осталась совершенно неподвижной, за исключением одного пальца, которым коснулась повязки на глазу.
– Ты хоть представляешь, как далеко я находилась, когда нашла это? Ты даже названия того края не слышала, сопля ты удельская. А Хозяин-Раб вернул нас обратно после того, как я спасла его от веков разложения. И поверь мне, он закатит ту еще истерику, если я попытаюсь уйти. Когда я попытаюсь уйти. Будь моя воля, я бы сейчас лучше мерзла в холодном Кальмарисе или имела дело с демонами-вояками на Стрекозьих островах, чем пряталась в этой дыре Уль-вундуласе. Но Белико мне не позволяет. Так что не суди о том, чего не знаешь.
Теперь настал Блажкин черед пристально смотреть через костер.
– И кто теперь сердится?
– Хрен Беликов! – выпалила Жрика. – Идрис мне говорил, как ты любишь докапываться до каждой мелочи.
– Есть такое, – признала Блажка. – И я переняла это от них с Шаком, пока мы вместе росли.
– Я об этом достаточно наслышана и все знаю.
– Похоже, у него не было от тебя секретов. Жаль, тебе пришлось все это выслушать.
Блажкино замечание отрезвило Жрику.
– Ладно, не буду вспоминать, – сказала она. – Но если бы стала… это было бы пустой тратой времени. Уж лучше я бы слушала его россказни до конца жизни.
– Ты его любишь. – Это был не вопрос.
Наступила пауза, но полурослица явно обдумывала ее слова, а не уходила от ответа.
– Люблю, – проговорила она наконец. – Но не так, как ты своего мужчину. И не как того бледного полукровку, от которого я просто хотела бы, чтобы он позволил мне делать с ним все, чего мне бы хотелось. С Идрисом…
– Что? – подтолкнула ее Блажка с любопытством.
– Я в жизни не видела никого так подготовленного, чтобы выжить в этом краю. Огромный, как тяжак, и почти такой же сильный. Я видела, как он дерется. Видела, как убивает. Отмывала его, когда он был весь в крови, которую сам пролил, больше раз, чем можно сосчитать. В нем больше от орка, чем от человека, эта дикость – в самой его природе. Но он никогда не наслаждался ею, никогда не упивался смертью и не жаждал большего. Он просто рассказывал о тебе и о Шакале. А чаще о вас обоих. Рассказывал о вашей юности. О том, как растил Уродище с тех пор, как тот был мелким поросем. Рассказывал о своей матери. И он же забивал великанов в яме голыми руками, тогда как сотни голодных до крови людей орали вокруг. А что потом? Он рассказывал мне, как ему нравилось играть с каким-то умственно отсталым конюхом или с сиротой-полукровкой, покрытым чумными язвами. Я за свою жизнь повидала всяких мужчин, но никогда не встречала подобного. Я даже не знаю, как его назвать. И каждый раз, когда я стирала ошметки плоти с его лица, я боялась, что сотру с него и это качество. Но я люблю его за то, что этого так и не случилось. Потому что он не позволил. Я люблю его, потому что он дает мне надежду, что, может быть, эти пустоши не всех превращают в зверей, которые скрежещут зубами и царапаются, чтобы выжить.
