Я рассмеялась ей в лицо.
– Ох блин, – сказала я, остановившись, потому что странно было слышать твое хихиканье так долго. Извини. Это правда было смешно. – Ты думаешь, что заставишь меня ревновать? Ты думаешь, что хоть что-то из того, что я сделала, было сделано, чтобы она полюбила меня? Ты не знаешь. Она тебе не сказала.
Ее лицо не дрогнуло. Бледные черты приняли заученное заинтересованное выражение, но маслянистые глаза с бурыми крапинками смотрели по-змеиному.
– Ну, так просвети меня.
– Погоди. Не хочу, чтобы это прошло мимо… Харри?
– Это показалось мне милым. Давай скорее, Гидеон, у нас реально нет времени.
– Я уже говорила. Ты ей не нравишься. Просто ей нравятся кости. Она отдала свое сердце трупу, когда ей было десять лет. Она влюблена в замороженный музейный экспонат из Запертой гробницы. Ты бы видела ее лицо, когда она рассказывала мне об этой ледяной телочке. Я сразу все поняла. На меня она никогда так не смотрела. Она не может полюбить меня, даже если предположить, что я этого хочу. Она не может полюбить тебя. Она даже попытаться не хочет.
Она начала слишком осторожно:
– Ой, как будто… – но я перебила ее:
– Вот только не начинай все эти «му-а-ха-ха, я просто играла с ней». Не поверю. Твой план провалился, Тридентариус. Ты заразилась. Я знаю симптомы нонагесимита. Тебе вкололи слишком большую дозу витамина Х.
Ианта поскребла лоб костяной рукой.
– Про труп – правда? – спросила она с не очень натуральным безразличием.
– Она любит С. С – это смерть. Ну извини.
– Мне надо выпить, – решила Ианта и пробурчала себе под нос. – А как же вся эта фигня со святым долга? Мелкая лицемерка.
– Не воображай, что получишь от меня что-то, кроме самой крохотной капельки сочувствия, – добавила я. – Если ты думаешь, что я что-то делала в расчете на то, что она меня полюбит, то ты ничего не знаешь о ней и обо мне. Я ее рыцарь, дура! Я убивала ради нее. Я умерла бы ради нее. Я и умерла ради нее! Я бы сделала все, что ей понадобится, вообще все, до того, как она сама осознала бы, что это ей нужно. Я – ее клинок, а ты – бледная подделка под Коронабет.
Я всегда буду твоим клинком, моя мрачная госпожа. В жизни, в смерти, в любом месте за пределами жизни и смерти, куда бросят нас с тобой. Я умерла, зная, что ты ненавидишь меня за это. Но, Нонагесимус, твоя ненависть дороже, чем чья угодно любовь в этой жаркой и глупой вселенной. По крайней мере твое внимание безраздельно принадлежало мне.
Ианта раздраженно жевала локон волос цвета старой кости. Я добавила:
– Это тебе нужно отвалить. Я – худшее, что с ней случалось, и ей вовсе не нужно, чтобы ты старалась перебить этот рекорд. Типа «спорим, я сделаю в два раза хуже».
Она медленно поменяла ноги местами. Больше она не смотрела на свои ногти. Теперь она смотрела на меня внимательно, почти изучающе. Бледные ресницы скрывали глаза мертвеца. Бицепсы у нее были ничего себе, честно говоря. Живая рука цвета топленого молока вообще оказалась довольно мускулистой. Ничего примечательного, но не позор. Не то что у тебя.
– Ты неправа и сама это знаешь, – спокойно сказала она, – сведения интересные. Пожалуй, немного проясняют контекст. Но моя… связь… с Харри совсем не похожа на то, что ты думаешь. Я – ликтор. Харроу – ликтор. И века соединят нас, хочет она этого или… Нав, если ты не перестанешь делать движения, как будто дрочишь, я тебе покажу, как выглядят почки Харроу.
– Вот об этом я и говорю! Не показывай мне ее почки. Не думай о ее почках. Оставь ее почки в покое! Возьми себя в руки. Не смотри на ее кровь, не лижи ее кости, не делай прочую хрень, которую творят некроманты, когда расшалятся, а потом врут, что ничего такого не делали.
Она дернула золотым плечом.
– Не знаю, что и сказать. Люблю всякие мерзости.
– Забудь все, о чем я говорила. Давай поженимся.
– Ах, вот и любовь, которой я ждала всю жизнь, – с удовольствием протянула она. – Бабс всегда говорил, что так и будет. Ну, точнее, он как-то раз сказал, чтобы я отправлялась в ад, но я думаю, что это был эвфемизм, а имел в виду он именно это. Вот что, Гидеон. Сейчас мы отсюда уйдем, и я покажу тебя учителю.
Императору Девяти домов. Первому владыке мертвых.
– Нет, спасибо, все хорошо.
– Он должен знать. Он может помочь тебе.
– Может, я лучше полежу и подожду, пока все само не наладится? – предложила я.
– Ты хочешь, чтобы Харрохак вернулась в свое тело или нет? – резонно спросила она.
Она знала, что возразить мне будет нечего. Посмотрев на меня, она добавила:
– Это твой шанс, Гидеон. Если ты хочешь ей помочь, другого способа нет.
И добила третьим ударом:
– Позволю себе напомнить, что Зверь Воскрешения идет за нами, за ней, пока мы разговариваем.
Если бы ты вернулась, мне бы, наверное, не пришлось вслед за Иантой Тридентариус тащиться к богу. Но ты не вернулась. Ты пропала. Может, оно и к лучшему. Я все еще не знала, что ты со мной сделаешь за эту беседу: пожалеешь или накажешь. Но я знала, что будет хуже.
49
– Я имперская – длань, и тебе не сравниться со мною,
Лучше всех я с мечом…
Голос Ортуса Нигенада разносился по обледеневшему, заваленному мусором залу не хуже выстрелов Спящей. В огромном теле – в жестокой юности Харрохак полагала, что это тело куда лучше станет выглядеть, когда превратится в кости в фамильном склепе – таились легкие, достаточно могучие, чтобы декламация могла разбудить мертвого.
Абигейл тоже подала голос, но слова ее звучали отчаянно и дико.
– Нигенад, ты слишком хорошо обо мне думаешь!
– Ничего подобного, госпожа! …Лучше всех я с костями и плотью. Пади предо мной и гордись, что тебя я сражу…
Книга пятая. Самая нелюбимая у Харрохак.
– Боже, – услышала она Абигейл, – боже, помоги мне.
Шаги тяжелых ботинок послышались ближе. Харроу не осмелилась высунуть голову из-за саркофага. Она все равно знала, что увидит. Вместо этого она широким полукругом рассыпала прах вокруг себя и Ортуса и подняла из праха зазубренную стену в виде гигантского черепа, в шесть футов высотой и дюйм толщиной. Самая прочная и толстая теменная кость, с которой она могла справиться, пока не стала ликтором. Стена немного умалила силу голоса Ортуса, слова теперь не так гремели под потолком, но зато впечатляюще резонировали внутри этого черепа.
– Сколь же безумен ты, если сразишься со мной,
Молвил ликтор и…
Костяная стена рухнула. Это было невозможно. Харроу отлично помнила ту костяную стену, которую возвела вокруг себя, Гидеон и Камиллы Гект в те жуткие последние мгновения на садовой террасе. Она уже почти лишилась сил, но все же ограда выдерживала решительные атаки одной из дланей императора не меньше минуты. Цитере исполнилось десять тысяч лет, и она владела неиссякаемым источником магии. У Спящей были мешковатый оранжевый костюм и несколько пушек. Но она смела эту преграду одним раздраженным движением, как неожиданную паутину где-то в подвале. Кость даже не сломалась, она раскрошилась, как старая штукатурка. Спящая просунула голову и плечи в дыру, выставив перед собой пистолет, и выстрелила Ортусу в живот.
