– Ты такой же призрак, как и все они, – сказала Спящая, но на этот раз в ровном голосе, доносящемся из-под маски, слышалось недоверие. – Ты не можешь устанавливать правила.
– При жизни я был лишь человеком, – согласился призрак. – Но Девятый дом оказал мне честь и сделал меня, недостойного, своим слугой. Гласом Гробницы я говорю, и сила моя – сила Черных врат… почему я так странно разговариваю?
Спящая выстрелила дважды, но клинок мелькнул, прикрывая тело Нониуса, не успела Харроу даже услышать выстрелы. Одна пуля срикошетила куда-то во тьму, вторая, кажется, попала в броню, и Нониус чуть покачнулся от удара. Клинок прянул вперед так быстро и уверенно, что его трудно было заметить. Спящая приглушенно выругалась сквозь маску и уронила пистолет, звякнувший об плитку. Потом завела руку за спину и вытащила другую пушку, гораздо длиннее и толще. Тупой массивный ствол даже на неопытный взгляд Харроу выглядел неприятно. Спящая обеими руками прижала пушку к плечу и прицелилась Нониусу в лицо.
– Возвращайся в ад, – сказала она и спустила курок.
Послышался сухой металлический щелчок, и ничего не случилось. Она нажала еще раз: ничего. Отбросила пушку в сторону и, не успела она коснуться пола, как в руках у Спящей уже оказалась длинная элегантная винтовка. Винтовка издала глухой лязг, и на этом все закончилось.
Спящая отошла на несколько шагов. Маска оставалась по-прежнему бесстрастной. Нониус двинулся вслед, не сокращая дистанцию, а сохраняя ее, повторяя все движения противницы.
– Надо было лучше следить за оружием, – предположил он.
– Я всю свою жизнь убивала магическую падаль вроде тебя, – прорычала Спящая. В руках у нее появился новый предмет: какой-то толстый цилиндр. Она взмахнула рукой, и тонкая дубинка длиной фута в три развернулась с металлическим щелчком. – Я убивала вас пулями, бомбами, ножами, газом, а если ничего этого не было, то просто подходила ближе и вцеплялась им в глаза ногтями! Можешь сколько угодно размахивать тут своим вертелом, я тебя им и прикончу!
– Надеюсь, сражаешься ты лучше, чем споришь. – Нониус поднял руку с кинжалом.
Оба одновременно бросились вперед. Услышав, как плекс соприкоснулся с металлом, Харроу бросилась к Ортусу. Схватила его своими руками и, на всякий случай, добавила две костяных, чтобы проще было оттащить его в безопасное место.
Он ей не помогал – он смотрел. Как и Абигейл, он впал в транс. Это не был транс первобытного жреца, поклоняющегося призракам. Ортус как будто увидел одному ему понятный рай. Она никогда не видела, чтобы он торжествовал. Она никогда не видела Ортуса в оке им самим созданной бури.
– Что ты сделал? – быстро спросила она.
– Я ничего не делал, – прошептал он. – Пент… настоящее чудо. Я сложу о ней песню.
– Давай потом, а сейчас поторопись, пожалуйста.
– Если здесь я умру окончательно, я умру счастливым. Впервые в жизни.
– Заткнись и пошевеливайся, – отчаянно сказала она. Если все ее рыцари так стремились к смерти, очевидно, проблема была в ней самой.
Он не шевельнулся. Он улыбался.
– Ты стала участником чуда, Харрохак. Твое выступление было почти идеальным.
– Нигенад, только в этом акте он мрачно усмехается не меньше двадцати раз! Придумай другое словосочетание!
Оказалось, что ей нужно совсем немного танергии, чтобы остановить кровь, текущую из его раны. Жизненно важные органы работали почти нормально, насколько такое вообще можно сказать о призраке, а возиться со сложным восстановлением тканей в таких обстоятельствах она не хотела. Изначально обучение Харроу проходило в ледяных темных криптах, но эта конкретная крипта казалась невыносимо холодной и чудовищно темной. Положив Ортуса у стены, на сравнительно безопасном расстоянии от сражающихся, она посмотрела, что происходит с остальными.
Выжившие некроманты и рыцари – она вынуждена была напомнить себе, что они-то как раз и не выжили, – молча маячили у стен зала. Абигейл сидела на полу, все еще пылая синим пламенем, муж, обнимавший ее одной рукой, тяжело привалился к ее плечу, и лицо его было искажено болью. Оба смотрели на происходящее без всякой радости, но с жадным ледяным предвкушением. Дульсинея и Протесилай подползли друг к другу, оставляя длинные кровавые следы, похожие на следы улитки, и встретились посередине еле живые. Только лейтенант устояла на ногах и теперь стояла очень прямо, с бесстрастным видом человека, наблюдающего за учениями на плацу. Казалось, что она в любой момент готова дать сигнал остановиться.
Харроу подозревала, что одним сигналом эту конкретную дуэль не остановить. Она ничего подобного не видела ни в доме Ханаанском, ни даже во время тренировочных боев в Митреуме, которые всегда были нечеловечески быстры и искусны, но при этом безжизненны и напоминали скорее танцы, чем драки. Эти двое всю свою жизнь только и делали, что сражались, а теперь, избавившись от оков плоти и времени, бросили все силы на то, чтобы убить друг друга.
Если бы Гидеон была здесь… нет, даже если бы Гидеон была здесь, Харроу все равно не надеялась бы на подробный комментарий. Гидеон не способна была на подробные комментарии. Она бы хватала ртом воздух, шептала бы восторженно слова, которые решительно ничего не значили для других людей, вроде «отличная нога», таким тоном, как будто, если бы она умерла прямо сейчас, эта нога осталась бы лучшим в ее жизни. После битвы она тоже не смогла бы все объяснить понятными для Харроу словами. Но если бы ее рыцарь была здесь, она бы локти себе сгрызла от счастья.
Гидеон, посмотрев на один-единственный бой, могла бы лучше оценить безымянное чудовище по прозвищу «Спящая». В жизни ей вряд ли встречались равные. Ее народ, кем бы он ни был, растил ее как главного своего воина. Она оказалась потрясающим бойцом, быстрым, жестоким, безжалостным, ловко использующим все свои преимущества, пугающе сильным и агрессивным. В левой руке она держала неприятный нож с зазубренным лезвием, в правой – дубинку, и била ими в глаза, пах или куда могла достать. Тяжелый защитный костюм не замедлял ее движений, она отличалась кошачьей ловкостью – вспомнить только ее кувырок, она легко уворачивалась от ударов, а сама пиналась, толкалась и пихалась. Она совсем не походила на украшенного лентами турнирного бойца: она сражалась так, как будто хотела убить – и надеялась причинить при этом как можно больше боли.
А противостоял ей Матфий Нониус.
Тысячу лет назад Дрербур породил Матфия Нониуса. Он очень поздно стал первым рыцарем – правильнее было бы звать его Матфием из Девятого дома, но Харрохак никогда не слышала такой версии. Если его как и называли, то только «величайшим фехтовальщиком нашего Дома». Ростом он был невелик, а руки казались довольно длинными. Разумеется, все это не имело отношения к истине. Ортус всегда давал понять, что в нем было минимум семь футов в высоту и три фута в плечах. Призрак Нониуса возник из тумана легенд в облике скорее скромного жреца, чем воина.
Но с рапирой в руке – черной, украшенной четками рапирой ее Дома – и кинжалом в другой, простым черным кинжалом, какой носили капелланы или монашки, он превращался в воплощение поэзии. Он держался удивительно неподвижно – Харроу-то думала, что это нарушает все правила фехтования. Он просто стоял, поставив ноги на ширине плеч, а Спящая набрасывалась на него. Изо всех сил била дубинкой по ребрам, тыкала длинным ножом, пытаясь достать до паха. Ни один из этих ударов не достигал цели. Нониус спокойно отбивал их, как будто заранее изучил последовательность ее движений. Казалось, он даже не тратит усилий, блокируя удары ножа, пинки, дубинку. Он просто стоял, как стена, и черное пламя свечей отблескивало на его броне.
