– Я встречала женщину. Мужчину никогда не видела. Она говорила за обоих.
– Это невозможно, – сказала Мерси. – Этого не может быть.
– Очевидно, может, – сказал другой ликтор.
– В каких обстоятельствах? – спросил бог.
– Они работали на меня, – ответила мертвая командор.
– Ты себе льстишь или просто специально врешь? – поинтересовалась Мерсиморн.
– Радость… – попытался перебить ее другой ликтор, но она поспешно заговорила:
– Нет уж, пусть. Если это началось, то пусть. Мы договорились, Уэйк! В какой дыре ты пряталась девятнадцать лет?
– В той, где вы меня бросили, – проскрежетала она. – В моих собственных гребаных костях. Потом в клинке. В той чертовой дыре.
– Мерси, не трать время, – сказал Августин. – Если это действительно та самая леди, то Гидеон вполне убедительно доказал, что не пригоден ни для какой работы, кроме приготовления примитивных каш и супов.
Существо на стуле дернулось с невероятной силой, и рапиры в руках ликторов вздрогнули:
– Двуличные суки, отправили его за мной…
– Ты знала, что он охотится за тобой, ты два года от него пряталась.
– Вы не сказали, что он находится в сорока восьми часах от меня и знает мою цель!
– Если бы ты придерживалась графика, это не имело бы значения. Ты не сумела убить его в первый раз, потому что опоздала на целые сутки! Теперь я знаю, почему это случилось, – крикнула Мерси. – Ты испортила весь план, взяла все в свои руки…
– …Вонючие уродцы-некроманты…
– Ты сделала худшее, что в принципе могла сделать!
– Я сделала то, что должна была! – взвыло существо. Казалось, что она окончательно слетела с катушек. Голос звучал так, будто она брызгала слюной, но я совершенно уверена, что у трупов не бывает слюны. – Я сделала то, что должна была сделать, когда погибли манекены, хотя вы, иссохшие зомби, не дали мне ни единой гребаной подсказки! Проверить наличие признаков жизни? Взять образец? Знай я тогда то, что знаю сейчас, я бы просто накрыла это место снарядами!
– Ну, вот что выясняется, – сказала Мерси. – Боюсь, сейчас выяснится все. Да, накрыла бы. А когда ты клялась, что поможешь эвакуировать Дома, ты же не собиралась этого делать?
– Молчать, – тихо сказал бог.
Все замолчали.
Последовала вспышка… не знаю чего. Если это была некромантия, то я такой раньше никогда не видела. Очень внезапная, не похожая на теорему. Во рту появился вкус цитруса. Все завалили хлебала, что, наверное, оказалось весьма полезным, когда заклинание закончилось.
– Уэйк? – сказал он.
– Что? – голос ее звучал яростно и нетерпеливо. Она словно затаила дыхание – но на самом деле она просто не дышала. Это «что» она умудрилась произнести с интонацией «пошел на хер».
– Ответь на мой вопрос сейчас. Зачем ты отправилась в Девятый дом девятнадцать лет назад?
– Чтобы вломиться в Гробницу.
Есть такое чувство, не похожее на страх – вот бы кто-нибудь придумал для него слово, Харроу, потому что лично у меня такого слова точно нет – чувство, которое начинается где-то в пальцах ног и поднимается до позвоночника, а потом и выше. Я ощутила его в твоих руках. Я ощутила его на языке. Оно заколотилось у тебя в затылке. Оно зашевелило волосы у тебя на голове.
А может, слово и есть: предвестие.
– Но ты бы не смогла попасть в Гробницу. – Бог явно заинтересовался, но как-то вчуже, как будто слушал объявление результатов соревнования. Как будто на вечеринке услышал только конец анекдота. – Без меня – нет.
– Я подготовилась, – угрюмо заявил труп.
– Это не имеет никакого значения, командор…
– У меня был ребенок. Ребенок, которого я лично вынашивала девять гребаных месяцев, когда плоды, которые мне выдали эти двое, умерли.
– Господи, это был твой, – в ужасе сказал Августин. – Я думал, ты используешь in vitro одного из младенцев Мерси…
– Я же сказала, что они умерли, – ответила Уэйк. – Манекены сдохли. Яйцеклетка сдохла. Шевелился только один образец, не представляю как, с учетом того, что прошло уже двенадцать недель, но я не смотрю в зубы дареным коням.
– Так что ты сделала это сама. Все для революции, Уэйк? – заключил Августин.
– Ты хочешь меня осудить?
– Только твою способность к самообману.
– Я всегда довожу дело до конца, – скучно сказала Уэйк. – Вы отправили меня туда убить ребенка и открыть эти двери. Мне было все равно, чей ребенок это будет. Я таскала эту хрень под сердцем… блевала каждое утро весь первый триместр… чувствовала, как оно пинается… пережила схватки и родила в шаттле, одна, зная, что Гидеон уже приближается… знаете, я ведь дала этой штуке имя. Всю беременность я звала ее Бомбой.
Теперь могло произойти что угодно. Я увидела примерно тысячу вариантов будущего.
– Так, давай проясним, – говорил бог. – Ты притащила туда ребенка… ребенка, которого выносила сама – это хорошо, это классика – чтобы, ну, убить его и обрушить на дверь танергический водопад немыслимой силы? Жаль, что тут нет Харрохак, она бы обрадовалась, узнав, что в мире есть еще люди, не уступающие воображением ее родителям. Но ты не некромант, ты не смогла бы воспользоваться взрывом танергии. Я имею в виду, что идея хороша, но она бы не сработала…
Пока он говорил, в коридор вошел кто-то еще. Он выглядел как человек, который попал в вентилятор и не вылечился после этого. Жилистый, худой, костлявый человек, который много голодал и недавно сильно обгорел. На поясе у него висел пистолет, как будто в этой комнате не хватало антиквариата, а в руке он держал простую рапиру с рукоятью-корзиной и выцветшей красной лентой, привязанной к яблоку. Одежду его покрывала зеленая слизь, и переливчатый белый плащ с капюшоном тоже. Он закрыл за собой дверь и посмотрел на нас с Иантой. Обратил к нам свое исцарапанное лицо с темными глазами. Я поняла, что вот теперь-то мы попались.
Он отвел шмотки в сторону. Он посмотрел на нас, Харроу. А потом сделал виноватое лицо, как будто извинялся, и протянул руку. Я так охренела, что даже не дрогнула, когда он стянул с тебя солнечные очки. Надел их сам, снова задернул нас плащом и двинулся навстречу этому цирку.
Августин поднял голову и хрипло сказал:
– Гидеон?
Женщина, которая, как я уже совершенно уверилась, была моей матерью, в теле женщины, на которую я запала, которая, в свою очередь, притворялась женщиной, которую она убила, пока я не рухнула на металлический штырь, чтобы моя начальница могла ее убить – в общем, она вытянула шею и завертела головой.
Харроу, пока я жива, ну или пока я мертва, я не забуду это выражение лица. Впервые она улыбнулась – слабой кривой улыбкой, которая казалась неуместной на губах Цитеры. Цитера улыбалась мне часто, но совсем по-другому. Так улыбаются старому сокамернику, который только что снова оказался в тюрьме. Эта улыбка говорит: «Что ж, мы хотя бы были вместе». Или это была улыбка человека, который выходит из тюрьмы, отбыв очень долгий срок, и видит, что его ждут. Ждет кто-то, чье присутствие гарантирует отмену приговора. Кто-то, кого никак не ждешь. Улыбка была лукавая. Она была радостная. Она говорила: «Ты вернулся ко мне?»
