Харроу опустила листок – скорее инстинктивно, чем специально. Обернулась и посмотрела Ортусу прямо в лицо, насколько это было возможно с учетом зонтика у него над головой, капюшона, промокшего и облепившего череп, несмотря на все зонтики, ну и нарисованного черепа, превратившегося в меланхоличное серо-черное пятно. Она смотрела в его мятое, нелепое лицо, в черные глаза сына Дрербура. На самом деле они были не совсем черные, как она всегда считала: в тени она наконец разглядела оттенок темной земли, похожий на удобрения на свежевспаханном поле. Лицо вдруг показалось ей не просто взрослым, а почти древним. Ей захотелось впасть в панику, почувствовать удар ледяных ножей отчаяния.
– Ты знал. Ты все это время знал, что Мортус из Девятого дома умер по их приказу.
Лицо Ортуса изменилось. Оно вдруг, во второй уже раз, превратилось в заляпанную краской, черноглазую маску презрения. Он смотрел на нее так, будто считал невероятно скучной. Будто вовсе не знал, кто она такая. От этого презрения двери у нее в голове вдруг начали захлопываться с невыносимым грохотом. Он смотрел на нее, как на вопящего младенца, как будто она не произнесла несколько слов, а открыла рот и наблевала на него.
– Харроу, – коротко сказал он, – не только вы способны сложить два и два, чтобы получить четыре.
Она могла бы ответить, но ветер ударил в разбитое окно и принес с собой дождь. Завеса мутной воды хлынула сквозь скалящуюся стеклянную пасть. Вода принесла с собой горсть блестящих буро-стальных предметов, которые кучкой упали на гнилой ковер дома Ханаанского. Когда вода растеклась, они с Ортусом уставились на шприцы из жесткого плексигласа с рисками на боку и большими ржавыми иглами.
– Не хотите спросить, вижу ли их я? – скромно спросил Ортус после долгой, заполненной шумом дождя паузы.
22
Ночью, после того как ты убила свою тринадцатую планету, тебе приснилось, что ты сидишь за накрытым столом напротив Тела. Это было гораздо приятнее обычных мучительных ужинов, все участники которых были облачены в полупрозрачные перламутровые одежды дома Ханаанского, которые окружали Мерсиморн звездным сиянием, делали Августина почти бесплотным, Ианте придавали желтушный оттенок, а тебя превращали в тухлый пастернак. Каждый ужин становился испытанием. Если ты ела слишком мало, император Девяти домов мягко говорил, пока Ианта прятала ухмылку:
– Съешь еще пару ложек, Харрохак, пожалуйста.
Во сне ты была одета в плотные темные одежды Девятого дома, а за столом кроме тебя сидела только чудовищная покойница из Запертой гробницы в мешковатой черной рубашке и брюках, явно снятых с какого-то очень неопрятного кающегося. Ваши лица покрывала священная краска, и вы говорили, к счастью, очень мало, хотя значило это очень много. И никто не заставлял тебя есть.
А потом Тело взглянула на тебя непостижимыми глазами и сказала:
– Харрохак, вставай.
– Что?
– Просыпайся немедленно.
Ты открыла глаза и увидела потолок, который давно покойная Анастасия так и не увидела. Ты лежала на ее белье, на котором она так и не поспала. Толстые черные шторы закрывали плексовые окна и бросали на потолок глухие темные тени. Ты еле различала собственную руку перед лицом. Ты отбросила одеяло и сразу закоченела в своей ночной рубашке, которая была просто коротка, когда ты приехала в дом Ханаанский, а теперь представляла собой печальное зрелище. Экзоскелет громко заскрипел в черной тишине, когда ты взяла меч в костяных ножнах, лежавший в твоей постели вместо любовника. Ты закинула спеленатый клинок на плечо, обхватив ладонями нижнюю часть рукояти, ну то есть яблоко, и не стала брать рапиру, выданную тебе императором.
В коридоре было посветлее. В приглушенном свете желтых панелей по памятникам Митреума метались искривленные, скелетообразные тени. В часы сна их обычно переключали на светло-голубой, так что видны оставались одни очертания. Но по меркам уроженки Дрербура проход был залит ярким светом. Поэтому ты разглядела ее так ясно.
Она стояла у поворота коридора, метрах в пятнадцати от тебя. Тень ее в холодном желтом свете казалась очень странной, мягкая белизна ее сорочки походила на столб света в зеленоватой воде. В ее русых волосах еще остались лепестки роз, а глаза в темноте было не разглядеть, но ты помнила их кошмарную синеву.
Цитера посмотрела на тебя, повернулась к тебе и двинулась с места.
Что это была за походка! Шаркающая, скользящая, странная походка. При каждом шаге она выбрасывала вперед себя руки, ноги не гнулись ни в бедрах, ни в коленях, правая рука двигалась одновременно с правой ногой, странно и жутко. Застывшие мертвые пальцы сомкнулись на костяной руке, обернутой в золотую фольгу и украшенной многочисленными аметистовыми глазками, рука рухнула на пол и Цитера споткнулась об нее, но лицо так и осталось повернуто к тебе. Взгляд немигающих глаз был прикован к твоему лицу, а тело распласталось на полу и дергалось. Потом труп пополз вперед, как червяк, отталкиваясь от пола ногами, цепляясь за плитки пальцами, разбрасывая по сторонам священные кости павших верных и не замечая их. Казалось, что где-то в ее плоти спрятан магнит, магнит, полярность которого была противоположна твоему телу.
Создание подползло ближе. Ты была священным ликтором, Харрохак из Первого дома, девятой некросвятой на службе Царя Неумирающего, наследницей тяжело давшейся тебе силы, которая горела внутри тебя, как реактор. Ты, не хвалясь, могла назвать себя одним из самых могущественных некромантов вселенной. Посмотрев на эти жалкие, дрожащие руки, ты бросилась бежать.
Ты спряталась в своей комнате и тщательно заперла дверь. Поковырялась у себя во рту, соскребла немного крови ногтями, прикусила язык, сплюнула красноватой слюной на дверь, торопливо нарисовала несколько завитков кровавого оберега и на всякий случай подперла дверь стулом. Рухнула на пол, чувствуя, как сердце выламывает ребра изнутри.
Тишина. Весь шум издавало твое собственное тело, твое рваное дыхание, мечущаяся по артериям кровь, сжатые зубы. А вокруг было очень тихо и очень темно.
А потом от двери, от зачарованной двери, которая должна была взорваться заклинаниями при первом прикосновении чужой магии, от этой двери послышался тихий противный звук, будто кто-то скреб ногтями по стали. Ручка повернулась, ударилась об спинку стула, замерла.
Снова глухая гадкая тишина. Отчаянный скрежет. А потом ничего.
Ты не знала, сколько времени пролежала на прохладной стеклянной плитке, уткнувшись лбом в красное пятно на чистом черном стекле, сжав руку на грубом ворсе ковра. Ты только отметила, когда настройки системы обеспечения изменились и панели вокруг комнаты начали излучать слабый свет, призванный имитировать восход солнца. Ты замерзла до полусмерти, дрожала в своем экзоскелете, а заусенцы впивались тебе в кожу.
В какой-то момент ты механически встала и легла обратно в постель. Больше ты ничего не могла сделать.
* * *
Кажется, ты не спала. Подумав, что уже достаточно поздно, ты надела свои перламутровые одежды и постучала в дверь Ианты. Оказалось, что поздно еще недостаточно, она открыла очень нескоро, выглядела сонной, была наряжена в обескураживающе короткое одеяние из фиолетового шифона, а волосы неопрятно свисали на шею и плечи.
