На нее давили сильнее, чем на тебя. Тебя мерили менее критической меркой, потому что считали тебя уже мертвой.
Твой восемнадцатый день рождения никто не заметил, включая тебя саму. Накануне, ложась спать, ты тревожно подумала, что еще один год прошел. Ты рассматривала этот факт, как и всегда: как мемориал двум сотням людей, которые умерли, извиваясь, дергаясь и задыхаясь, пока их нейромедиаторы заливали ядом. Ты молча просила их ничего не делать, как и всегда. О прощении ты никогда не просила. Потом ты заснула. Большинство людей на твоем месте украшали бы торт или что-то вроде того.
Вскоре после окончания семнадцатого года твоей жизни ты призналась себе в том, что подозревала уже довольно давно: Ортус из Первого дома должен был умереть.
Его традиционное для Девятого дома имя перестало тебя волновать, когда ты узнала об Анастасии. Казалось разумным, что прародительница, положившая начало традиции выбора имен, решила почтить своих братьев-ликторов, потому что тогда их имена еще не скрывала завеса священной тайны. Просто банальное и неприятное совпадение. Как будто его звали так же, как умершую много лет назад собачку.
Смерть святого долга превратилась из возможности в неизбежность, когда ты осознала его истинную силу.
Узкая прихожая твоих покоев была настоящей мечтой некроманта: ее ничего не стоило зачаровать, причем очень подробно и тщательно. Ты целиком покрыла ее паутинно-тонким слоем возрождающегося праха и вделала в стены косточки всех видов. Вошедшему вырвало бы руки из плеч, а кости в ногах нарушителя закипели бы, и кипящая кость поднималась бы все выше, как горючий гель. Дальше пришлось бы миновать ураган из четырех тысяч девятисот восьмидесяти семи острых гибких игл, сделанных из твоей собственной височной кости, быстрых, неразрушимых, резких.
Конечно, такой защитой ограничился бы только полный идиот. Были ведь еще и окна. Если бы ты решила залезть в чью-то комнату, то надела бы защитный костюм – а ведь настоящие ликторы в этом не нуждались! – вылезла бы за внешнюю часть обитаемого кольца и нашла бы неизбежную брешь в защите комнаты. В твоих комнатах такой бреши не было. Ты внимательно изучила планы и несколько часов строила лестницу из скелетов, размазывала собственную кровь и плевала в щели над стеновыми панелями. Ты выбралась в стыковочный отсек, открыла шлюз, выкинула туда мешок с костями и отправилась к себе, пока кости двигались параллельным путем, грохоча по корпусу. Ты привела их к своим окнам и защитила ими плекс снаружи. Ты спустила кости в слив раковины и сияющей белой гробницы ванны. У тебя начинала болеть от напряжения голова, когда к тебе заходила всего-навсего Ианта Тридентариус и заклинания начинали реагировать на нее. Если она и заметила мелкую костяную пудру, которой ты обсыпала всю ее одежду, чтобы платья светились танергией, она не сказала ни слова. Это заставило тебя заподозрить, что она все знала и втайне поступала с тобой еще хуже. Ты не нашла ни одной из ее ловушек и поэтому нервничала.
Разумеется, безопасными твои комнаты все равно считаться не могли. Ты спала с мечом в руках. Ты часто внезапно вскакивала, чтобы проверить, как быстро ты сможешь начать действовать. Ты не сумела правильно поглотить рыцаря, и тебе приходилось полагаться на саму себя и работать в девять раз тяжелее. Но ты думала, что хотя бы знаешь свои уязвимые места.
Тебе было восемнадцать, и ты стала ликтором Первого дома, но где-то в глубине души ты угрюмо цеплялась за традиции Девятого. Несмотря на все требования мертвой Харроу, которая хотела сделать из тебя генералиста, ты полагалась в первую очередь на магию кости. Твои охранные заклинания были костяными и немногокровными. Не то чтобы ты не принимала во внимание магов духа – ты вполне разумно подготовилась ко всему, к любым понятным и непонятным сценариям, но все же по сути своей твоя магия оставалась магией некроманта Девятого дома.
Это стало твоей ошибкой.
Ты лежала в ванне, когда это случилось. В причудливых ванных комнатах Митреума не было ультразвуковых очистителей, можно было только вымыться в воде, к чему ты постепенно привыкла. Ианта открыто наслаждалась этой возможностью и постоянно твердила, что ты пускаешь слишком холодную воду, но ты так и не смогла поверить, что горячая вода безопасна. Ты лежала в нескольких сантиметрах воды чуть холоднее температуры крови, в экзоскелете и под защитой многочисленных костяных заклинаний, и по какой-то темной причине считала себя в безопасности.
Центральный оберег ванной располагался рядом со светильником, из-за которого плитка на потолке стала хрупкой и местами разошлась. Ты ничего не замечала, пока не увидела мелкие серые ошметки в воде, не набрала их в горсть, все еще полагая, что это мыло или что ты сама почему-то оказалась невероятно грязной. Даже увидев подергивание умирающей измельченной кости, сыплющейся с заклинания, ты не могла понять, что происходит.
Молотая кость лежала в твоих руках, неподвижная, инертная. Только попытавшись слепить ее вместе, ты поняла, что она мертва так, как были мертвы лишь самые древние кости в самой старинной части Дрербура, кости, остаточная танергия которых полностью вытекла за десять тысяч лет, как вытекает вода из ведра, и оставила только кальциевую пыль, не отзывающуюся на призывы некроманта. Если бы кости, погребенные в Митреуме, ощутили бы на себе всю силу времени, если бы тление не было остановлено нежным прикосновением Князя Неумирающего, самые-самые древние из них стали бы похожи на то, что лежало у тебя в ладони.
Прошло примерно пять секунд от этого костяного пятнышка до осознания: твои заклинания разрушены. Затем ты услышала треск в прихожей, и дверь твоей ванной разлетелась на куски.
Ты непроизвольно окружила себя толстым коконом из скрепленной сухожилиями кости. Трюк вышел бы отличный, если бы он сработал. Ничто не реагировало. Экзоскелет свалился с тела, как будто ему стало за тебя стыдно. Костяные гвоздики в ушах были глухи. Осколки кости, распиханные по нишам в ванной, не отвечали, когда ты тянулась за ними. Все кости в доступном тебе пространстве словно заснули и не двигались. Ты осталась голой, куда более голой, чем если бы с тебя просто сняли одежду. Впрочем, разделась ты сама. А святой долга стоял в дверях с копьем и рапирой, глядя на тебя спокойными зелеными глазами, как будто твои заклинания вовсе ничего не значили.
Он отвел руку и швырнул копье тебе в сердце. Ты с такой силой рванулась вправо, что ванна покачнулась и упала на бок, толстый фарфор треснул и раскололся и прохладная вода растеклась по полу, достав до носков его сапог. Меч, который ты положила поперек ванны, рухнул на пол. Костяные ножны отслаивались от него, как карамель с засахаренного яблока. Ты вцепилась в меч, но он подошел и пнул клинок в сторону.
Ты распростерлась в луже мыльной воды и грязной костяной пыли у ног своего убийцы. До копья, которое он метнул, и до меча, которым ты не умела пользоваться, было не дотянуться. Твои многослойные ловушки и планы на случай непредвиденных обстоятельств оказались никчемными. Ты была совершенно голая и мокрая.
Наверное, жизнь тебе спасло отчаяние. На протяжении всей своей некромантской карьеры ты готовилась к работе в космосе, то есть училась сражаться на расстоянии. Ликтор должен был это предвидеть. Он и раньше видел, как ты это делаешь. Но он не понял, что ты бросишься на него, вооружившись единственной оставшейся у тебя костью, своей собственной. Огромные шипы выросли из костей запястья, проросли из ладони, и ты кинулась вперед, стала бить его по груди, по лицу, по руке, держащей рапиру с алой лентой. Ты сделала длиннее изогнутые окровавленные когти из трапециевидных костей, вонзила их в ткань его потрепанной рубашки, глубоко в грудные мышцы, и тут он ударил тебя затылком о дверной косяк. Череп врезался в стальную раму, но Ортус упал назад, увлекая тебя за собой. Когда он перевалился через порог и оказался в спальне, у тебя была доля секунды, чтобы заметить свои заклинания, лежавшие у двери кучками и обломками, высохший на пороге прах.
