– Я слышала, что им пришлось эксгумировать книгу о том, что с вами делать, потому что черных братьев в Когорте не было уже пятьдесят лет.
– Тогда мне стоит уйти, лейтенант. Лейтенант…
– Прости ее, она дура, – коротко сказал некромант.
(– Спасибо?
– А что, нет?)
– Я хотел бы представиться. Очевидно, ты знаешь, кто я. Но нам предстоит вместе учиться. Мы единственные наследники домов, оказавшиеся здесь и сейчас, и мне кажется, держаться вместе будет полезно. А у тебя нет рыцаря. Никто не знает, почему Преподобная дочь записалась в Когорту. Не мне судить… Я барон Тизиси. Я полагаю, что они будут издеваться над нами, как могут. Мы вместе, и я хотел бы дружить. Мир?
Харрохак посмотрела на протянутую руку в перчатке, потом на обладателя руки. Недавно он вытащил из ушей целую кучу серег, и в них темнели маленькие пустые дырочки, как будто на него напала безумная швея. На самом деле они оба смотрели на нее без того отвращения, которого она ожидала. Их энтузиазм был неподделен. Она не пожала протянутую руку, только коротко коснулась пальцами чужой ладони и сказала:
– Я бы не советовала тебе этого делать. Когорта… не обрадовалась моему появлению.
– Ой, забей, – рассеянно сказала рыцарь, – мы тут можем сплошь стены оклеить грозными письмами Когорты. Ты не единственная. В Когорте не терпят наследников Домов. Они на законном основании попытались заразить нас свинкой.
(– Они не пытались заразить нас свинкой. Это мой младший брат нас заразил.)
– Тут целая куча правил насчет права на участие в бою. Если начнется война, нас оставят в тылу, так что по уму первое, что нужно сказать командиру: «Я не хочу, чтобы мой титул становился между мной и солдатами». Тогда она сможет «забыть» о правилах безопасности, а ты сможешь получить назначение на посттанергическую передовую, где интересно… пошли в столовую?
Харрохак не хотела в столовую. Лейтенанты Теттарес и Шатур все равно отвели ее туда, хотя она старалась не посещать это место без крайней необходимости. Она чувствовала себя почти обнаженной, пока стояла в очереди на виду у других курсантов, некромантов и фехтовальщиков Девяти домов, которые сдали экзамены, заплатили денег или что там делали в других Домах, чтобы получить офицерское звание. Она единственная носила лейтенантский значок с черной эмалью, только у нее на рукавах чернели прорези. Все это время Четвертые непрерывно болтали, журча, как два маленьких водопада. Крукс сказал бы, что у них языки без костей. Если бы она, упаси император, была бы магом плоти, она бы с трудом удержалась, чтобы не оставить их вовсе без языков.
Харроу снова прислушалась к словам рыцаря, которая с интересом спрашивала:
– …Кофе уже пробовала?
Честно говоря, кофе болтался где-то в самом низу списка приоритетов Харроу. Но, подавленная энтузиазмом лейтенанта Шатур, она только холодно ответила:
– Нет.
Лицо девочки странно дернулось, как будто она очень старалась не рассмеяться.
– Дома ничего подобного не попробуешь. Там дополнительные стимуляторы и всякое… кислоты там, чтобы в космосе было легче. Адаптивные био… Исаак, как они называются?
Он прищурил и без того узкие глаза, вздохнул и подсказал:
– Адаптивные биостимуляторы обратного захвата.
– А мы их как зовем?
– АБОЗ.
– А, точно! Из-за них кофе на вкус странный, но если приготовить как следует, со специями всякими, будет вкусно! Когорта не способна функционировать без кофейных адептов! Мы хотели сходить в столовую на этой палубе, потому что у них тут новая звезда АБОЗа!
Харрохак обнаружила, что стоит в самом начале очереди и смотрит, видимо, на звезду АБОЗа. Тогда она уставилась на стойку, не в состоянии выдавить ни слова.
– Дай догадаюсь, – сказал кто-то. – Ты пьешь черный.
Она потянулась за чашкой, а буфетчица одновременно подтолкнула чашку вперед, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. На бесконечное неловкое мгновение их глаза встретились.
Кофейная адептка оказалась девушкой, которую Харрохак никогда раньше не видела, хотя она явно состояла в том же тренировочном взводе. Передник и перекинутое через плечо полотенце не позволяли разглядеть знаки различия, и принадлежность к Дому тоже не определялась: рукава простой рубашки были закатаны выше локтей и открывали стройные мускулистые руки, влажные от пота и пара. Но при взгляде на ее лицо нейроны Харроу взорвались талергией. Волна жара поднялась от двенадцатиперстной кишки к высокому воротнику формы. Залила щеки, нос, лоб, виски. Девушка улыбнулась уверенной, кривоватой улыбкой. Харроу поразили ее глаза под наспех причесанной рыжей челкой. Они были…
– Ну уж нет, – сказала Абигейл откуда-то сбоку.
43
Ночь накануне убийства императора
Харроу металась по матрасу и с трудом хватала ртом раскаленный воздух. Она корчилась, как подстреленное животное, чьи-то руки прижали ее к…
– Девятая, не уходи, останься, – говорил кто-то, и тут ее скрутило внезапным спазмом, затрясло так, что еще чуть-чуть – и она бы стряхнула с себя всю кожу. Голоса над ней что-то бормотали, но ни одно из их слов не имело смысла.
– Мы стабильны?..
– Надеюсь. Еще один такой рывок, и она скинет всех детей оптом. Не думаю, что сумею снова их изгнать…
– Почему сейчас?
– Это не…
– Честно говоря, лучше бы…
– Нет. Лучше следовать правилам, – прервал второй голос. – Мы не знаем, какие ограничения ждут в других сценариях.
Еще один вдох, и горло сжалось, отказалось дышать, она повернула голову и закашлялась, оскорбленная, испуганная, открыла глаза – и мир бросился ей навстречу.
Она очнулась, убежденная, что смотрит на Доминика в сияющем, нереально синем небе. Абсолютно бессмысленная идея.
Знакомый голос – голос Магнуса – любезно сообщил:
– Ты в порядке. Все хорошо.
Небо оказалось потолком, потолок принадлежал ветхой комнатке в доме Ханаанском, затянутой жарким туманом из-за ее собственного дыхания. Когда мир наконец обрушил на нее свой внезапный удар исподтишка, из ее горла вырвался хриплый, дикий вой. Она даже не знала, что способна издавать такие звуки. Память вернулась к Харрохак Нонагесимус с силой, с какой сорвавшийся с орбиты спутник падает на землю и умирает на поверхности своей планеты. Мир придавил ее всем своим весом.
Мелькали какие-то лица, чьи-то руки. Харроу поняла, что шока никакого нет. Просто мир как будто сожрал ее. Она стала растопкой для пожара, горевшего в ее собственном сердце, ее иссохший мозг подкармливал огонь, ее душа превратилась в облако раскаленного газа. Она не могла этого сделать. Она ни при каких обстоятельствах не могла этого сделать.
– Харроу? – сказал кто-то. Кто-то очень знакомый. В глазах плыло.
