Ответы богов зачастую разгадать трудновато, но ответ на мой вопрос был предельно ясным:
Хоть те, кого боятся все, тебя захватят,
Ты собственной рукой от них освободишься.
Эгесистрат горько улыбнулся и спросил:
– Что бы ты сделал на моем месте, Латро?
– Отправился бы в Элиду, надо думать. И соблюдал бы максимальную осторожность.
Он кивнул.
– Именно так я и поступил. Слова бога можно было понять только так, как подсказывал мне собственный здравый смысл и тамошние жрецы: меня будут окружать враги, которых все боятся до смерти, – о горделивый глупец, я полагал, что это всего лишь кто-то из числа недовольных членов нашего семейства; ведь нас многие другие люди действительно побаиваются, хотя чаще всего зря, – но мне все-таки удастся избежать опасности собственными силами.
Это предсказание к тому же полностью совпадало с тем, что мне сообщил Ямус, одновременно подтверждая мои прежние опасения относительно Элиды. Я прибыл туда и встретился с некоторыми родственниками – главами различных ветвей семейства – и не заметил ни малейшей враждебности.
Вскоре Собрание пригласило меня исполнять обязанности жреца во время одного жертвоприношения, а затем предсказать, согласно обычаю, будущее города по внутренностям жертвенных животных. От такой чести невозможно было отказаться, хотя я предупредил городские власти, что мои предсказания могут оказаться не самыми благоприятными для них – я уже имел некоторое представление о том, какое будущее ожидает эту часть Эллады. Они заранее "простили" мне, если результат будет не слишком радостным, и еще раз повторили свое приглашение.
Результаты обряда жертвоприношения и гадания были совершенно однозначными – свободе и независимости Элиды грозила опасность с юга; лишь ценой огромного мужества и невероятной предусмотрительности можно было надеяться сохранить хотя бы видимость ее прежних свобод. Должен сознаться, доводя это до сведения граждан города, я использовал и те откровения богов, что были дарованы мне ранее; впрочем, и без этого все было ясно. Я постарался ни у кого не оставить сомнений в том, кем будут грядущие деспоты Элиды, поскольку и сам никаких сомнений на сей счет не испытывал.
И особо подчеркнул важность и срочность моих предупреждений.
Ах, если б только я прислушался к своим же собственным пророчествам!
Мне ведь следовало бежать из Элиды той же ночью! Но я остался там до конца празднества, а весь следующий день провел у Ямуса, отдавая дань благодарности ему и прочим членам нашего семейства. Потом попрощался со всеми и отправился спать, рассчитывая утром отправиться в обратный путь.
Однако путь мне пришлось держать совсем не туда, куда я хотел. Утром, еще до рассвета, у стен города появился небольшой отряд спартанцев, едва ли более десятка – видимо, это было сделано исключительно из полного презрения к Элиде. Но, несмотря на столь малочисленный отряд спартанцев, граждане Элиды не осмелились им сопротивляться, зная, какая великолепная, лучшая в мире, армия стоит за этой горсткой воинов. Перед ними настежь распахнули городские ворота; спартанцы беспрепятственно вошли в город, вытащили меня прямо из постели и отправили в Спарту.
Видя, насколько я потрясен этим, Эгесистрат сказал:
– Ничего сверхъестественного в этом не было. Просто какой-то шпион успел передать спартанцам слова моих пророчеств, и они поспешили нанести удар незамедлительно, что им вообще свойственно. Ты хоть что-нибудь знаешь о Спарте?
Вместо меня ответила Ио, впервые открыв рот:
– Мы там были, но Латро, наверное, этого не помнит. Да и помнить-то особо нечего.
Эгесистрат кивнул и продолжил свой рассказ:
– Все в Спарте делали вид – хотя и не слишком усердно, – что я всего лишь в гостях у одного из их судей-эфоров. На самом деле, хоть меня и содержали в частном доме, ноги мне заковали в железо и в течение нескольких дней допрашивали. Спартанцы, по-моему, были уверены, что меня кто-то подкупил, чтобы я сделал именно такие предсказания, и, естественно, желали выяснить, кто же это меня использовал. Когда я в конце концов сумел убедить их, что предсказал чистую правду, мне объявили, что на следующее утро я буду подвергнут публичному осмеянию, пытке, а затем казнен.
Ночью один из стражников, притворяясь сочувствующим, принес мне кинжал.
Тебе известно об этой гнусной уловке спартанцев?
Я покачал головой, хотя буквально видел этот кинжал, словно держал его в собственной руке, и прекрасно понимал, что за этим может последовать.
– Обреченному узнику позволяют покончить с собой, – продолжал Эгесистрат, – что освобождает спартанцев от позора в случае убийства кого-то из знатных и достойных людей; ведь тогда их судьи могут поклясться хоть всеми богами Олимпа, что узник сам лишил себя жизни. А потом какого-нибудь несчастного раба обвинят в том, что это он передал самоубийце оружие, и, соответственно, казнят. Точно так они убили, например, одного из своих царей, Клеомена; это случилось лет десять назад.
Я никогда не забуду, с каким звуком захлопнулась дверь за тем стражником и как лязгнул снаружи тяжелый засов; не забуду я и острого лезвия – я тут же попробовал пальцем – принесенного мне кинжала.
– А как же Дельфийский оракул и его предсказание? – спросила Ио. – Ведь Губитель обещал – его устами, – что ты будешь в силах освободиться самостоятельно?
– О да, конечно! – Горькая улыбка скользнула по губам Эгесистрата. – Я этого не забывал, как и того, что меня часто предупреждали, чтобы я не ездил в Элиду, однако я продолжал утомлять богов своими вопросами и в итоге получил от них разрешение отправиться туда. Мы, смертные, всегда так глупо ведем себя, а потом еще удивляемся, почему боги над нами смеются! В ту ночь я наконец стал взрослым. И очень надеюсь, девочка, что твое взросление пройдет менее болезненно!
Итак, сперва я довольно долго просто сидел на полу, держа кинжал в руках и слушая, как обитатели дома отходят ко сну. Бог-разрушитель был, конечно, совершенно прав, как и почти всегда: лишь моя собственная рука могла освободить меня из неволи, и, надо сказать, весьма быстро. Нужно было одно: вонзить кинжал себе в грудь. Но как же это тяжко для настоящего мужчины – покончить с собой! Царь Клеомен, говорят, так и не смог нанести себе достаточно сильный удар кинжалом; он просто истек кровью от бесчисленных неглубоких и неуверенных порезов.
Я вспомнил о нем: ведь он сидел, как и я, закованный в колодки – возможно, в те же самые, – и без конца пытался смертельно ранить себя, лишь вздрагивая от боли и ударяя вновь и вновь… Тут мысли мои потекли по иному руслу, и я подумал: как много животных я принес в жертву за свою жизнь! Самых разных, от маленьких птичек до огромных быков – но никогда, ни разу не вздрагивал при этом. И еще я вспомнил, какой скользкой делалась рукоять ножа от жертвенной крови, особенно если приходилось убивать трех или четырех довольно крупных животных подряд, как это только что было в Элиде. Я наклонился и несколько раз провел острием кинжала по щиколоткам, пока они не стали скользкими от крови; затем, напрягая все силы, попытался вытащить ноги из колодок. Левую ногу удалось освободить почти сразу, а правая не вынималась. Возможно, она была чуть толще или отверстие в колодке было чуть уже, трудно сказать. Вы, наверное, догадались, что было потом? Да, я стал отсекать от своей правой ступни по кусочку, ударяя по ней острым кинжалом. Дважды я терял сознание. Но каждый раз, придя в себя, снова резал и резал, пока не смог вытащить из колодки то, что раньше было моей правой ногой. Я так часто совершал жертвоприношения и так много видел жертвенных животных, что хорошо представлял себе, как животное устроено; а ведь, несмотря на все наши похвальбы, человек – всего лишь двуногое животное. Если вы когда-нибудь видели освежеванную тушу медведя, то знаете, как она похожа на человеческое тело. Я перетянул самые крупные кровеносные сосуды, отсек те куски плоти, которые все равно должны были отмереть, и покрепче перевязал культю своим грязным хитоном.
