Мы в Уасете Тысячевратном. Я сказал Мит-сер'у, что в городской стене не может быть тысячи ворот. Иначе это была бы не стена, а одни ворота. Нехт-нефрет сказала, что здесь вообще нет стен — ее заменяет храбрость воинов Кемета. Муслак сказал, что никто не может сопротивляться Великому Царю, и никакие стены не спасли бы Кемет от его армий.
Позже я спросил об этом эллина, которого мы встретили на рынке, поскольку я услышал, как он назвал город тысячевратным. Он сказал, что тысяча ворот — это внешние и внутренние ворота храмов, и таких ворот примерно тысяча. Совершенно точно, что здесь множество храмов, и Муслак говорит, что внутри каждого храма Кемета есть много ворот.
Был уже поздний вечер, когда мы сошли на берег. Мы сняли соседние комнаты на верхнем этаже гостиницы, и съели умеренный ужин. Муслак сказал, что он попытается уснуть, потому что он капитан и должен выполнять свой долг, но будет спать с мечом в руке и будет готов вскочить при малейшем звуке. Нехт-нефрет сказала, что она вообще не будет спать, а Мит-сер'у пообещала, что сделает все, чтобы я не заснул, а сама будет спать урывками. Она была не такая серьезная, как мы, и пыталась развеселить нас шутками и улыбками. — Я заколдована, — сказала она. — Я должна пить по пять кружек пива в день и спать до полудня, иначе стану некрасивой. — Она хочет, чтобы завтра я купил ей новый парик.
Мы занимались любовью, а потом я занял свой пост. Я приоткрыл дверь на ширину пальца, и мог все слышать. В коридоре было слишком темно, и я ничего не видел. Вскоре тихое ровное дыхание Мит-сер'у сказало мне, что она спит. Пришел трактирщик с лампой, показал новым постояльцам их комнату и помог им устроиться. Он ушел, и я услышал, как деревянная задвижка вошла в железную скобу. После этого прошло много времени — не знаю сколько — и свет под дверью исчез. Потом в комнате внизу завязалась пьяная ссора между тремя или четырьмя людьми. Я думаю, они все иностранцы, которые живут в одной комнате. Потом все затихло. Я обнаружил, что наполовину сплю на своем стуле, проснулся, встал и прошелся вдоль комнаты; потом вытащил меч, сделал пару выпадов и убрал его в ножны. Сразу перестал зевать.
В коридоре прозвенел гонг — совсем тихо, как будто звякнула металлическая кружка. Он прозвенел один раз, и не повторился.
Это наполнило меня трепетом — и страхом.
Я почувствовал, как меня схватывает злой сон, хотя и знал, что не сплю. Я остановился, опять вынул Фалькату и левой рукой взял стул. Стояла полная тишина, но я точно знал, что коридор не пуст. За дверью меня что-то ждало.
Открыв дверь ногой, я вышел наружу. Может быть когда-то я и делал более трудные дела — я все забываю, и мои друзья могут это подтвердить. Но я в это не верю. Если бы открыть дверь было чуть-чуть тяжелее, я бы этого не сделал.
Коридор был черным, как почва Кемета. В конце его, там, где начиналась лестница, опять зазвенел гонг. Очень тихо, но я услышал. Я подошел к лестнице и начал спускаться по ступенькам, двигаясь медленно и осторожно, потому что не видел ничего. Нехт-нефрет сказала, что у женщины есть ожерелье и другие драгоценности. Я не видел никакой женщины, и не мог даже представить себе, для чего ей понадобилось звонить в маленький гонг. Я был напуган. Мне бы не хотелось писать это, но это правда. Что я за мужчина, спросил я себя, если боюсь женщины? Но, думаю, я тогда уже знал, что это не женщина. Я уверен, что знал это. Там был резкий запах, наполовину забивавший зловоние лестницы. Не знаю, что это за запах, но он не походил на те сладкие ароматы, которые используют женщины.
Этаж ниже был такой же молчаливый, как и наш, и такой же темный. Я пошел вдоль коридора, нащупывая дорогу стулом и мечом.
Через двадцать или тридцать шагов я оказался в конце коридора. Я повернул и увидел между собой и лестницей желтые глаза. Рычащий голос посоветовал мне не подходить ближе.
Я не подчинился, но мне показалось, что я иду через воду и эта ночь кончится раньше, чем я дойду до сияющих глаз.
Шорох сандалий пришел и растаял, как если бы по лестнице по лестнице поднялся кто-то легконогий. Глаза не пошевелились.
Когда я почти достиг их, раздалось рычание. Я увидел зубы: клыки походили на ножи, светящие в слабом свете и, казалось, светились сами. Это было животное, но оно заговорило как человек и опять приказало не подходить ближе. Я остановился и громко сказал: — Животные не могут говорить. — Я не собирался произносить эти слова, но глаза и сияющие зубы буквально выдавили их из меня.
— Люди ничего не понимают, — сказал леопард.
Я перестал идти. Я понимаю это сейчас, но тогда не понимал.
— Ты кто?
— Приходи завтра в наш храм на юге, — сказал леопард, — и ты узнаешь меня.
В коридоре появился свет. Возможно в одной из комнат за моей спиной зажгли лампу или очаг, свет которого выходил из-под двери. А может быть взошла луна. Не знаю. Однако стало светлее, и я увидел всего зверя, большого черного кота, большего, чем самый большой человек.
— Смертный, ты хочешь сразиться со мной? — В вопросе была смерть и чудовищная жестокость.
— Я бы не хотел, — сказал я и в жизни я не говорил более правдивых слов. — Но я должен вернуться в комнату этажом выше, а ты стоишь у меня на пути. Если я буду должен убить тебя для этого, я убью.
— Только попробуй и сразу умрешь!
Я ничего не сказал.
Он улыбнулся так, как улыбаются коты. — Неужели тебе неинтересно, кто я такой? Ты сказал, что животные не говорят. Я говорю. На самом деле должен тебе сказать, что я единственный зверь, который так делает. Я объясняю, и я — дух правды.
Кто-то — не помню кто — давным-давно сказал мне, что боги иногда принимают форму животных. Теперь оказалось, что я знаю это.
— Не собираешься ли ты сразиться с богом?
— Да, если я должен, — сказал я.
— Ты действительно мужчина. Я убью тебя, если будет необходимо, но я скорее хотел бы твоей дружбы. Знай, что я друг многих мужчин, и всегда буду другом Человека.
Как мне кажется, я кивнул.
— Иногда даже людей вроде тебя. Послушай. Мой хозяин дал свою домашнюю зверюшку одному верующему. Ты знаешь его. Эту зверюшку украли злые люди. Она вернулась к моему хозяину, плача и жалуясь. У тебя самого есть кошечка. Представь себе картину.
Откровенно говоря я думал только о том, что разговариваю с богом и меня сейчас убьют. Я сделал один шаг, второй, и вздрогнул, как если бы пробуждаясь от напавшего на меня сна. Опять раздались шаги обутых в сандалии ног, на этот раз идущие сверху.
— Я пришел разобраться, — сказал леопард, — и, если потребуется, помочь верующему. Многие боги пытались убить меня, но не получилось ни у кого.
Ноги в сандалиях были уже за его спиной.
— Мой хозяин дал ему помощницу. — Леопард махнул хвостом взад и вперед, как кот, высматривающий добычу. — Прощай.
Только в это мгновение я вспомнил о стуле, который принес, чтобы использовать как щит. Я замахнулся им на леопарда, но он уже исчез.
