Я выбрала еще одни джинсы, пару свитеров, белье, футболки и спортивные брюки. Потом не удержалась и примерила очень симпатичное платьице.
– Берите, вам скидка будет, – пообещала продавщица, – еще пиджачок к нему вон подойдет.
И я взяла.
Ничего, не обеднеет господин Войтенко!
Я подошла к двери квартиры и на всякий случай позвонила. Хотя сейчас время самое рабочее, но вдруг Рома дома?
И что вы думаете?
За дверью раздались шаркающие шаги, замок лязгнул – и на пороге появился Рома во всем своем великолепии.
Даже больше – он был разукрашен синяками и ссадинами, левый глаз подбит и заплыл, нижняя губа залеплена пластырем. Хотя исчезла сложная конструкция на челюсти и шея не так скособочена, зато синяки приобрели насыщенный лиловый цвет, и, честно говоря, это зрелище доставило мне удовольствие. Сама не ожидала от себя такого сильного чувства.
Увидев меня, Рома попятился и выпалил:
– Ты?! Какого черта ты притащилась?!
«Ого, стало быть, не так ему плохо, раз способен испытывать такие сильные эмоции. Ну, начинаем операцию внедрения».
Я воспользовалась его замешательством, проскользнула в квартиру и проворковала:
– Ромочка, я подумала, что нужно дать нашим отношениям второй шанс! Нас слишком многое связывало, и нельзя все это перечеркнуть из-за минутного недопонимания…
– Чего?
– Говорю, давай попробуем начать сначала! Дорогой, мы должны всеми способами стараться сохранить наши отношения! Я долго думала и поняла, что не могу так просто все бросить!
Потихоньку я входила во вкус, самой понравилось.
– Да чтобы я… – Рома опомнился, побагровел и двинулся на меня с угрожающим видом.
И тут в квартиру протиснулся неандерталец Юра, который стоял за дверью с моим чемоданом в ожидании команды.
– А ну угомонись! – прорычал он, исподлобья уставившись на Рому. – А то я тебя еще не так разукрашу!
– А это еще кто? – проблеял Рома, попятившись и испуганно разглядывая Юру.
Говорила уже, что Юра крепкий, накачанный и широкоплечий. Еще у него длинные руки, низкий лоб и маленькие глазки, свирепо смотрящие из-под нависших бровей. В общем, вид самый устрашающий, за то его и держат у Войтенко.
Я сразу поняла, что Юрина внешность произвела на Рому неизгладимое впечатление.
– А это брат мой, – сказала я невинным тоном. – Из Зауральска.
– Какой еще брат?
– Двоюродный.
– Ты мне ни про каких братьев не рассказывала…
– Я-то рассказывала, да ты не слушал. Ты вообще никого не слушаешь, кроме себя. Их там четверо, братьев-то, и все примерно такие.
– Он что, жить здесь будет? – испуганно пролепетал Рома, неверными шагами отступая в комнату.
– Нет, зачем же! На этот счет можешь не беспокоиться. Жилье у него есть, неподалеку отсюда, так что если что – он быстро прибежит. Ты и мигнуть не успеешь!
– И вот что еще я тебе скажу! – заговорил Юра, выдвигаясь из-за моей спины и грозно пыхтя. – Если ты, слизняк, Алену не то что пальцем тронешь, а хоть косо на нее посмотришь – я через десять минут прибуду, как группа быстрого реагирования, и так отреагирую – мало не покажется! Понял, сальмонелла?
– По… понял… все понял… – выдохнул Рома, отступая еще на пару шажков.
– Ладно, живи… пока! До свиданья… сестренка! – Юра поставил в угол мой чемодан, чмокнул меня в щеку (о чем мы не договаривались) и тяжелыми шагами удалился из квартиры, причем даже его спина выражала достоинство и угрозу.
Едва дверь за ним закрылась, я приблизилась к Роме и проворковала фальшиво-участливым голосом:
– Ромочка, а что это ты сегодня не на работе?
– Ты меня еще спрашиваешь? – Он повертел передо мной своей разбитой физиономией. – Как ты думаешь, можно в таком виде появиться на работе? На удаленке теперь…
– Ох, как тебе досталось, бедный! Ну, ничего, я тебя подлечу… знаешь, как в старой песне: «Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его»… (снова мамино вылезло).
– Не надо! – проблеял Роман, опасливо отступая.
– Ну что ты такой робкий… стой спокойно… дай-ка посмотрю, что у тебя там… – Я наступала на Рому неотвратимо, как цунами на тропический остров.
И тут же ухватила двумя пальцами пластырь у него на губе и дернула изо всех сил.
– Ой! – вскрикнул он, отскакивая.
Пластырь остался у меня в руке, из разбитой губы потекла струйка крови.
– Какой ужас! – искренне воскликнула я. – Сейчас я тебя обработаю… может быть, губу даже придется зашить. Я, правда, никогда этого не делала, но думаю, как-нибудь справлюсь. Не боги горшки обжигают… да стой же ты спокойно!
– Не надо! – заверещал он, метнулся в сторону, юркнул в свою комнату, щелкнул замком.
«Вот интересно, когда он замок-то успел поставить? Неужели боялся, что я вернусь?
Ну ладно, теперь он мне не будет действовать на нервы! Квартира в моем полном распоряжении!»
На всякий случай я заклинила ручку двери со своей стороны сломаным стулом (вот еще новость, дядя Вася как раз недавно ножку починил), наверное, опять сломали, когда Рому били) и решила, что на сегодня с меня Ромы хватит.
Первым делом я распаковала свой чемодан, с удовольствием рассмотрела свои покупки и повесила в шкаф.
Затем раздернула все шторы на окнах.
В иностранных фильмах меня всегда удивляет, что персонажи не задергивают занавески. Вся их жизнь проходит, как на сцене. Но сейчас мне и правда нужно было жить с раздернутыми шторами, чтобы сработала задуманная Войтенко операция и те люди, которые угрожали его дочери, увидели меня и попались в мышеловку.
Поэтому я раздернула шторы, включила везде свет и нарочно расхаживала перед окнами.
Вот она я!
И тут в окне я увидела соседа-художника. Того, который обустроил у себя на крыше славный уголок для летних посиделок с вином и шашлыками.
До лета, конечно, было еще далеко, но он наводил порядок у себя «на даче». Видимо, чувствовал, что дело понемногу идет к весне.
Он тоже меня заметил и помахал рукой:
– Привет, как поживаешь? Может, зайдешь как-нибудь? Я твой портрет напишу…
Я вспомнила его натурщицу и фыркнула:
– Обнаженный?
– Не обязательно.
– Нет, спасибо, не надо. Лучше я как-нибудь летом загляну на шашлыки.
– Ну, на шашлыки так на шашлыки…
Сосед сбросил вниз остатки снега и удалился в квартиру, к своим кистям и мольбертам.
Я проводила его взглядом, и тут в глаз мне ударил солнечный зайчик.
