Прищурившись, я увидела в слуховом окошке на соседней крыше человека с биноклем.
Ах, ну да – Войтенко же клятвенно обещал мне, что его люди будут днем и ночью следить за мной, обеспечивать мою безопасность… честно говоря, не очень приятное ощущение, но что тут поделаешь! Нужно постараться не замечать эту слежку, забыть о ней, заниматься своими собственными делами, а Кристина не подведет, в своем деле она большой специалист.
Так я успокаивала себя и неожиданно вспомнила сон, который видела в клинике Рудольфа Зурабовича. Не тот, где были старинные портреты на стенах и женщина за клавесином, а второй, когда мне снилась вот эта самая квартира. Сон, в котором я шла на кухню, чтобы заглянуть в заржавленное жестяное ведерко из-под угля. Сон, который оборвала, разбудив меня, медсестра Оля.
Я – девушка современная, реалистичная, достаточно образованная и никогда не придавала значения вещим снам, народным приметам и прочим суевериям. Но сейчас какая-то сила буквально гнала меня на кухню. Мне хотелось убедиться, что там, за печью, нет никакого ведерка. Или все же есть?
Это было сильнее меня.
Ну ладно, что мне стоит дойти до кухни и взглянуть собственными глазами, убедиться, что это был всего лишь сон…
Я пошла по знакомому коридору. Теперь мне не нужны были никакие меловые стрелки, никакие подсказки, я прекрасно ориентировалась в этой квартире и через минуту стояла на кухне, перед той самой печью, которую видела во сне.
И правда очень красивая печь – большая, выложенная выпуклыми изразцами густого болотно-зеленого цвета, мне она всегда нравилась. Конечно, топить ее никто не топил уже очень много лет, Ромин отец сказал, что все дымоходы давно заложены или вообще убраны, но такую красоту они, родители, в свое время убрать не решились. А сыночку их вообще все было по фигу.
В том моем сне за этой печью был незаметный темный закуток.
Я обошла печь, заглянула за нее…
И правда, там был такой закуток, а в нем стояло старое железное ведерко.
Надо же, я успела так хорошо изучить эту квартиру, даже полюбить ее, а в этот закуток ни разу не заглянула! Других дел полно было.
С трудом я достала ведерко.
В нем была кучка старых, давным-давно остывших углей. Должно быть, их выгребали, после того как топили печь. Удивительно, как до сих пор ни у кого не дошли руки, чтобы выкинуть эти угли, да и само ведерко заодно – от него никакой пользы, как говорят, ни красы, ни радости… ну, меня это теперь не касается, я здесь ненадолго.
Тут снова я вспомнила свой сон, вспомнила, что в этом сне целеустремленно шла именно сюда, за этим ведерком – не для того же только, чтобы вынести его на помойку!
Какая-то посторонняя сила заставила меня запустить руку в старые угли.
Рука тут же стала черной, как у Отелло, но я не обращала на это внимания, рылась в углях и золе…
И что-то нащупала на дне ведерка.
Ощущение было такое, как будто там, под слоем углей и золы, я ощутила чью-то живую и теплую руку.
Я вздрогнула, но вытащила свою находку, отряхнула с нее золу и пепел.
Это был кусок старой, потертой кожи. Из такой кожи когда-то делали переплеты книг – тяжелых старинных фолиантов с позолоченными корешками…
Кожа была все еще покрыта золой, но сквозь эту золу проглядывали смутно различимые буквы.
Я взяла тряпку, в которую за три дня Рома превратил кухонное полотенчико, оттерла золу и снова взглянула на находку.
И почти не удивилась, когда увидела вытисненные на старинной коже одно под другим пять слов:
SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS
Те же самые пять таинственных слов, которые то и дело попадаются на моем пути. Древнее заклинание, абиссинский палиндром, о котором мне так интересно рассказывал пациент клиники Иннокентий…
И еще я вспомнила девочку, которая играла в мяч, повторяя странную скороговорку: «Камень, дерево, железо, кожа и стекло»…
И вот она – кожа, в моих руках… а на ней начертано то самое заклинание…
КОЖА
По улице прогрохотала телега, запряженная парой тощих, костлявых кляч. На облучке сидел Большой Пьетро, сгорбленный немой урод, возчик «повозки смерти», при приближении которой оставшиеся в живых горожане прятались по домам.
Телега была накрыта драной рогожей, из-под которой торчала чья-то костлявая, почерневшая рука.
Пьетро увидел впереди еще один труп, покрытый страшными черными язвами, остановил своих кляч, слез с повозки, подцепил труп палкой с ржавым крюком на конце, подтащил его к своей телеге, откинул край рогожи и с удивительной, нечеловеческой силой закинул труп на гору таких же. Снова накрыв свой страшный груз рогожей, он взгромоздился на повозку и поехал дальше – собирать на улицах города свой страшный урожай, чтобы потом отвезти его в Каррачиолы, в каменоломню, где он сваливал всех умерших в эти страшные дни.
Вот уже месяц прошел с тех пор, как в Пантормо пришла Черная смерть. Ее принесли паломники, которые шли на юг, чтобы поклониться мощам святого Трифона.
С тех пор больше половины жителей города попали на «повозку смерти» и переселились в каменоломню.
Один только Большой Пьетро сумел пересилить болезнь и остался в живых, с тех пор он и собирал по городу мертвецов.
Едва «повозка смерти» скрылась за углом, маленький Джованни вышел на улицу. Он хотел найти какой-нибудь еды. Мать его умерла, сестра умерла еще на прошлой неделе, и он остался в доме совсем один.
Джованни постучал в соседскую дверь, но ему никто не открыл. Либо в этом доме все умерли, либо те, кто выжил, боялись впустить чужака, чтобы вместе с ним не проникла в дом страшная гостья.
Джованни прошел еще немного, постучал в следующую дверь…
Его внутренности свело от голода.
Вдруг в конце улицы появился незнакомец в коричневом монашеском плаще с капюшоном.
Джованни хотел спрятаться, но голод пересилил страх. Он шагнул навстречу незнакомцу и проговорил:
– Синьор, дайте мне хлебца!
Монах остановился, откинул капюшон.
Джованни увидел наголо выбритую голову, бледно-голубые, выцветшие глаза, впалые щеки.
– Хлебца, святой отец!
Монах запустил руку в свою дорожную суму, вытащил оттуда краюху черствого хлеба, кусок козьего сыра, протянул мальчику.
Джованни вцепился в еду, как волк, не сразу вспомнив, что следует поблагодарить незнакомца. Только проглотив первый кусок, он поднял глаза на монаха и пробормотал:
– Благодарю вас, святой отец!
