Пообещав себе рассчитаться с дядей Васей потом, я отправилась в комнату, где была мастерская. Там было тихо, пахло свежими красками и на низком диване свернулась калачиком давешняя натурщица, деликатно прикрытая мужским махровым халатом. Она что, вообще отсюда никогда не выходит?
Услышав звук открываемой двери, натурщица подняла заспанное круглое лицо.
– Извини… – пробормотала я, – мне бы пройти…
– Опять, что ли?
– Опять, – вздохнула я, – очень нужно.
И вышла на импровизированную террасу. Снег Борис убрал совсем недавно, но узкий карниз, по которому мне предстояло пройти, обледенел.
Глядя на него, я невольно поежилась.
– Погоди, я тебя веревкой привяжу! Все какая-то страховка! – спохватилась натурщица.
Она достала откуда-то прочный шнур и обвязала меня за пояс, а второй конец привязала к заборчику.
– Ну, с богом! – сказала я сама себе и ступила на карниз.
Однако в первый раз было не так страшно. Я торопилась и не смотрела вниз, а сейчас взгляд невольно обращался туда, во двор. Вон дядя Вася идет к воротам, неловко загребая ногами, видно, хочет у Зинаиды из углового магазина в долг попросить. Не выйдет у него ничего, не даст Зинка бутылку.
За такими мыслями я аккуратно переставляла ноги «гусиным шагом». Вот уже полпути пройдено.
Я оглянулась на натурщицу, которая умело стравливала веревку, она кивнула мне ободряюще. Ноги дрожали от холода и напряжения.
«Не останавливаться!» – приказала я себе.
И вот наконец окно.
Когда я уходила этим же путем в прошлый раз, то прикрыла его снаружи неплотно и была уверена, что так оно и осталось. У Ромы, как я уже говорила, с окнами и форточками сложные отношения, он к ним вообще не подходит.
Я приоткрыла окно, перелезла через подоконник, отвязалась и махнула рукой натурщице – все, мол, в порядке, спасибо тебе. В ответ она одними губами пожелала мне удачи и ушла к себе.
А я как раз успела повернуться и увидеть, что Рома стоит в дверном проеме и пялится на меня в полном недоумении.
– Ты это как?..
Вот сама не понимаю, какая сила взвила меня в воздух, пронесла через всю комнату и заставила звездануть Рому ногой в живот. Никогда в жизни я не занималась никакими боевыми искусствами, даже на курсы самообороны не ходила. Но удар получился отличный, правда, Рома – мишень хорошая, большая, не промахнешься.
Так или иначе, он взвизгнул и скорчился, видно, удар попал на старые синяки.
– Ну, что же ты не вызываешь полицию? – Я схватила его за волосы.
– Пусти… – прохныкал Рома. – Пусти, больно…
Нет, ну что за жалкий тип! Два года, почти два года я на него потратила… ужас какой!
Я пинками прогнала Рому в его комнату, откуда пахло уже как из медвежьей берлоги, и велела сидеть там тихо-тихо. Сама же быстро (в который раз!) собрала вещи и отправилась на кухню за кусочком кожи, что спрятала в вентиляцию.
Вот он, тут, никуда не делся, лежит в целости и сохранности. Мимоходом я оглядела кухню, которую Рома успел уже порядочно изгваздать. В раковине гора грязной посуды, пол в подозрительных пятнах, ну, меня это уже не волнует.
Заляпанный холодильник был тем не менее набит продуктами, Рома себя не обидит, мне столько и за год не съесть. В боковой полке я обнаружила пять бутылок пива и литровую водки, загрузила все это в сумку, еще пошарила в буфете и нашла там початую бутылку коньяка и пакет дорогущего кофе. Надо же, раньше Рома крепкие напитки не пил. Мне они тоже без надобности, но нужно подумать о дяде Васе. А вот кофе возьму себе, имею полное право.
Напоследок я пнула ногой дверь Роминой комнаты и ушла.
Стоя во дворе в ожидании такси, я увидела грустного дядю Васю, который плелся из магазина несолоно хлебавши.
Я молча протянула ему сумку с Ромиными бутылками.
Увидев такое богатство, он всплеснул руками, потом поднял глаза к небу, потом, очевидно, сообразив, что небеса тут ни при чем, попытался заключить меня в объятия, но помешало подъехавшее такси.
На том я простилась с этим домом и его обитателями, в очередной раз подумав, что это навсегда.
На съемной квартире было тихо, и я вздохнула с огромным облегчением, потому что здорово устала уже от беготни.
Я протерла дяди-Васину доску влажной антисептической салфеткой – мало ли где она побывала и кто ее трогал, положила ее на стол, включила яркий верхний свет.
То ли от влаги, то ли от яркого света цвет дерева изменился, он стал глубже и выразительнее, на черном и темно-коричневом фоне проявились ореховые и красноватые прожилки. И теперь я смогла прочесть все пять слов, которые были на нем вырезаны.
И что вы думаете? На доске в столбик, одно под другим, были вырезаны те самые пять слов, которые то и дело попадались на моем пути в последнее время:
SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS
И я почему-то даже нисколько не удивилась, как будто именно этого и ждала.
Но тут же положила рядом с доской кусок старой, вытертой и выцветшей от времени кожи, на котором были написаны те же пять таинственных слов.
Я разглядывала доску и кожу, переводя взгляд с одной на другую.
И снова вспомнила девочку, которая бросала мячик, повторяя раз за разом простенькую скороговорку:
– Кожа, дерево, железо, камень и стекло…
Вот они, передо мной – кожа и дерево…
Тем временем в моей душе происходило что-то странное. Как будто я долго шла по ночной каменистой дороге и вдруг увидела впереди светящееся окно. Окно, за которым меня ждут тепло и уют… окно, за которым меня ждет старый добрый друг…
Я сбросила это странное наваждение и снова посмотрела на две надписи, посмотрела на них трезвым, разумным взглядом современного, образованного человека.
И кожа, и доска были, несомненно, очень старыми. Конечно, я не специалист, не историк и не археолог, но от этих предметов буквально веяло стариной, даже не стариной, а глубокой древностью. Их возраст, должно быть, исчислялся многими сотнями лет.
И еще одно. Надписи на доске и на коже были удивительно похожи. Не только содержанием – понятно, что там и там были написаны те же пять слов. Но они были похожи и рисунком, шрифтом, даже его незначительными деталями. Казалось, что обе надписи сделаны одной и той же рукой, одним и тем же почерком.
Хотя… это было странно.
Я уже не говорю о том, что кожа и доска находились в разных местах и только сейчас встретились на этом столе – тут нет ничего удивительного, время могло их и не так разбросать. Но одно дело – написать несколько слов кистью на куске кожи, и совсем другое – вырезать их на дереве, да еще на таком твердом. При этом приходится прилагать немалое усилие, что, конечно, должно изменить почерк…
