– Чтобы его заслужить, Паша должен вести себя очень хорошо. Именно поэтому он прямо сейчас отправится к следователю, и ты не будешь ему мешать. И если вдруг следователь оставит его у себя, ты примешь это как должное. Договорились?
– Договорились, – чересчур уж легко согласилась Зоя.
И глянула на Павла, как девочка на своего папу. «Директор школы» обязал ее хорошо себя вести, и теперь она обещала то же самое «отцу».
* * *
Над головой серый потолок, такой же низкий и тяжелый, как холодное пасмурное небо, по бокам грязные, в трещинах стены, в них тесно, как в тисках жизни. А впереди – долгие годы заключения. И суд был, и Зоя выступила, но условный срок приказал долго жить. Судья отмерил реальных четырнадцать лет заключения. Зря только Зоя выставила напоказ своей позор…
Дверь открылась громко, но арестант в камеру вошел тихо. Саша Букатов – парень рослый, мощный, внушительной внешности, но на поверку совершенно безобидный. Служил в ОМОНе, в жестоком обращении с задержанными замечен не был, а жену свою убил. Напился, взбесился и с одного удара – на тот свет.
Букатов прошел к своей шконке и сел, опустив голову.
– Прокатили? – спросил Павел.
– Годик скинули, – вздохнул Саша.
– Хоть что-то.
Букатова возили на апелляцию, из девяти лет вычеркнули год. Если Павлу повезет, и ему скостят столько же. Но приговор точно не отменят, он на это не надеялся.
– А твоя красавица стоит! – Саша вскинул голову и оживленно глянул на Павла.
Но не улыбнулся: знал, что эта тема для Павла – как нож по сердцу. Впрочем, Павел и без того жил как на ножах. И если бы душа у него была такой же тренированной, как тело у йога, но нет, там сплошная рана. Но, может быть, душа со временем зачерствеет, и боль утихнет.
Зря Зою вытащили на суд, такое сильное потрясение не прошло для нее бесследно. Она не замкнулась в себе, напротив, встала на чересчур активную жизненную позицию. Объявила всем, что она обязательно дождется Павла. А когда он к ней вернется, они уедут далеко-далеко и начнут новую жизнь. С этой мыслью она и пришла к следственному изолятору. И так каждый день: приходит на площадь перед главным входом и стоит, ждет. И мать за дочерью приезжала, и Леня пытался на нее воздействовать, и сам Павел звонил ей, писал, но все бесполезно.
Вот уже месяц Павел в камере для осужденных, и все это время Зоя торчит возле городской тюрьмы. Рано утром приезжает и весь день ждет, и только с появлением темноты уходит.
Зоя окончательно сошла с ума. Павел готов был присоединиться к ней, но, увы, окно его камеры выходило во внутренний двор, он при всем желании не мог видеть Зою. А так бы стоять и смотреть на нее, пока вагончик в голове не тронется.
– Красивая она у тебя… Нет, ты только не подумай, я безо всякого там… – спохватился Саша.
– Да я не думаю, – мрачно усмехнулся Павел.
Что бы там ни думал Букатов, ему до Зои не дотянуться, во всяком случае, в ближайшие восемь лет. Зато у Лени развязаны руки. До сих пор он вел себя, в общем-то, достойно, не выдавал своих видов на Зою. Но планы, возможно, строил. Павел – на зону, а он – к ней. И вряд ли ее сумасшествие остановит его. Ему же не рука ее нужна и сердце, а тело…
Павел качнул головой, подумав о Шарове. Не знает он, что на уме у Лени, возможно, там и нет никакой крамолы. Ну нравится ему Зоя, и что? Он же человек, а не скотина, и нормы приличия для него не пустой звук. Он сам говорил, что ему комфортно жить в рамках правил. Может, зря он настраивает себя против Леньки?..
– Как я могу, когда она – икона? – Саша воздел руки к потолку.
– Чего? – скривился Павел.
Он очень любил Зою, и ее душевный недуг пугал его куда меньше, чем грядущая разлука. Он уйдет по этапу, а она останется, и на нее будут молиться зэки? Ему такого счастья точно не нужно!
– Жаль, меня так никто не ждет, – вздохнул Саша. И снова уронил голову на грудь. – Меня вообще никто не ждет.
Павел поднялся со шконки, подошел к окну, сделанному под потолком. И решетка там, и так называемые реснички, через которые свет в камеру едва проникает. Через такое окно далеко не глянешь, но Павел зубами бы выгрыз чертовы жалюзи, лишь бы увидеть Зою. Если бы окно выходило на площадь перед главным входом… В СИЗО были камеры, из которых можно увидеть Зою, их всего несколько, но все они для обычных уголовников. А Павел входил в категорию «бывших сотрудников», ему в эти камеры путь заказан. Даже если бы он очень хорошо попросил, его бы все равно туда не определили. Хотя бы потому, что эти камеры для подследственных, а он уже осужден.
Он скривил губы, представляя, как арестанты пялятся на Зою, выплескивая на нее свои грязные мысли. Даже если она действительно станет для них иконой, то это не защитит ее от беды. Для уголовников нет ничего святого, крадут же они обычные иконы из храмов. И Зою могут выкрасть. Выйдет на свободу какой-нибудь урод, похитит ее и осуществит свою гнусную мечту. Может, все-таки поговорить с Леней, пусть он поможет определить Зою в психиатрическую лечебницу? Лучше уж там, чем где-нибудь в бандитском притоне…
– Да не переживай, брат, – сказал Саша. – Зою твою никто не тронет…
Павел озадаченно посмотрел на него. Неужели он озвучил свои тревоги или Саша просто смог прочесть его мысли?
– Ублюдков много, но они все жить хотят. Ты же не просто так здесь… – усмехнулся Букатов. – Все знают, что ты за свою Зою убьешь.
Павел глянул на него тяжело, исподлобья. Он ничуть не раскаивался в содеянном, но повторять пройденное не хотел. И не очередного срока он боялся, а нового унижения для Зои. Она и без того чересчур много перенесла. А что ее ждет впереди? Она тронулась умом, ей снова угрожает опасность, а он ничем не может ей помочь.
Он вернулся к своей шконке, сел и опустил голову, обхватив ее руками. Как бы самому не сойти с ума от отчаяния. Он бы с удовольствием, если бы знать, что их с Зоей определят в одну лечебницу. Но этого точно не будет. И нельзя ему сходить с ума. Никак нельзя. Он просто обязан вернуться к Зое. И разбиться в кровь, чтобы сделать ее самой счастливой женщиной на свете.
Часть вторая
Глава 10
Апелляцию не отклонили, реальный срок на условный не изменили, но скостили целых три года. И лагерная администрация пошла Павлу навстречу, сбавив еще столько же. Ходатайства в суд об условно-досрочном освобождении заворачивались сразу же, и так Павел отсидел все одиннадцать лет. Администрация закрыла глаза на попытку побега, который он предпринял, едва только прибыл в зону. Подвернулась возможность, и он воспользовался ею, жаль, неудачно. Три года за попытку побега ему не накинули, но мотать пришлось от «звонка до звонка».
Одиннадцать лет… Одиннадцать лет плюс целая вечность, на которую растянулся последний день в зоне. Павел всерьез думал, что этот день не закончится никогда. Но вот он на свободе, на пятачке перед воротами ада, который наконец-то выпустил его из своих объятий. Жил он в зоне нормально, в обиду себя не давал, но все одиннадцать лет варился на медленном огне. На очень-очень медленном огне. В кипящей смоле времени.
