– Это слова, а не факты, – отмахнулся представитель МОССАДа. – А факты говорят следующее. Павел Стрельцов побывал на митинге в защиту отказников, а потом в советской прессе появилась статья, в которой он ссылается на этот митинг. Написал ее именно тот Павел Стрельцов, который там присутствовал, какой же еще?
– Не тот, а какой-то другой, – возразил Павел.
– Вы отказываетесь от признания своего участия в этом деле?
– Естественно, отказываюсь! Еще не хватало мне водить компанию с подобными чудаками… Вы меня арестуете? – Стрельцов в упор посмотрел на своего собеседника.
– Пока нет, – ответил моссадовец, – но вы не должны покидать территорию училища.
«Что это, провокация? Да кому я нужен?! Скорее это какое-то дурацкое совпадение», – прикинул Павел, и тут его осенила идея.
– Могу я позвонить? – спросил он.
– Пожалуйста.
Моссадовец придвинул к нему телефонный аппарат и надел наушники, чтобы слышать разговор. Павел позвонил дяде Мееру, изложил возникшую проблему и спросил:
– У вас есть знакомый историк, который недавно эмигрировал. Может быть, он знает Павла Стрельцова, который любит писать статейки про митинги?
– Перезвони через пять минут, – ответил дядя Меер.
После повторного звонка появилась информация: Павел Стрельцов, доцент исторического факультета Ленинградского университета, часто пишет статьи в прессу на политические темы.
– Проверим, – сказал моссадовец, снимая наушники. – Но вы пока не покидайте территорию училища. – Тон его явно смягчился.
Вскоре дело об антисионизме было закрыто.
Но появилась другая напасть: по училищу пошли слухи, что Павел Стрельцов является советским шпионом. Кто-то смеялся, а кто-то всерьез в это поверил. Кончилось дело тем, что Джаггер во время праздничного поздравления громогласно заявил, что Павел Стрельцов не является ни советским шпионом, ни каким-либо другим…
…От неминуемой смерти их спас случай – вмешался неучтенный фактор. Намечались учения, и курсанты должны были в них участвовать. Стрельцова вместе с начхозом послали на склад за боеприпасами. Они ехали впереди на джипе, а сзади катил грузовичок.
Не доезжая до склада, у начхоза прихватило живот. Он остановил машины и побежал в кусты акации.
Внезапно раздался взрыв, потом второй, третий… Обломки склада полетели в разные стороны. Павел почувствовал резкую боль сначала в одном ухе, потом в другом – как будто резанули ножом. А потом наступила непривычная тишина. Но только для Стрельцова – боеприпасы продолжали разрываться. Павел крикнул, но не услышал своего голоса. Звук зарождался где-то в животе и затухал по мере продвижения к глотке. Стрельцов понял, что оглох.
Начхоз вылез из кустов, и машины поехали обратно на тренировочную базу. По дороге он хотел что-то сказать Павлу, но тот объяснил, что ничего не слышит, и для убедительности похлопал себя по ушам.
Позднее Павел узнал, что склад взорвался по вине сварщиков – варили люк и недоглядели. А ведь все грешили на палестинских террористов!
На тренировочной базе Павел обратился к врачу. Врач поставил диагноз: травма обоих ушей, но слух постепенно восстановится. «Постепенно так постепенно. Не смертельно», – решил Павел.
Вернувшись в училище, он передал местному врачу запечатанный конверт с диагнозом, который ему вручили на тренировочной базе. Врач распечатал конверт, прочитал бумагу и сказал, что передаст дело в медицинскую комиссию. Стрельцова направили в госпиталь, там он прошел дополнительное обследование.
Через несколько дней его вызвал к себе Джаггер и показал заключение комиссии.
– Я отношусь к тебе с уважением, Стрельцов, но с такой травмой ты не можешь продолжать обучение. Будем готовить тебя к отчислению, – с грустинкой в голосе заявил Коэн.
– Но ведь это неправильно, несправедливо! – воскликнул Павел. – До конца обучения осталось всего два месяца. Должен же быть выход из положения!
Джаггер пожал плечами:
– Медикам я ничего не могу противопоставить – меня под трибунал отдадут.
Стрельцов отдал честь и вышел, внешне сохраняя спокойствие, хотя внутри у него все кипело от гнева и отчаяния.
По дороге он встретил врача.
– Ты еще здесь? – удивился он.
Павел только отмахнулся.
Вернувшись в казарму и немного успокоившись, он принялся рассматривать проблему со всех сторон: «Бред какой-то! Все шло хорошо, и тут бах! Все насмарку, столько времени потерял впустую! И куда мне теперь?.. Ну, не бывает безвыходных ситуаций. Врач сказал, что слух восстановится. Правда, в медицинском заключении написано, что мне и близко нельзя подходить к пушке, иначе возникнет рецидив. Но если без пушек?.. Тогда за какие заслуги мне присвоят офицерское звание? Надо что-нибудь предпринять – под лежачего пьяницу портвейн не потечет. Эх, хохмочки, хохмочки…» Мысли крутились в его голове, как билеты в лотерейном барабане. И докрутились – он вспомнил про депутата кнессета – главу семейства, спасенного в Вифлееме. «Ну-ка, ну-ка… Он ведь курирует военное ведомство».
Утром Паша позвонил Моше Лурии и рассказал, в какой переплет он попал.
– Я решу этот вопрос, – уверенно ответил депутат.
В тот же день Павла вновь вызвал к себе директор.
– Я нашел выход из положения и знаю, как тебе помочь, – с улыбкой провозгласил Джаггер.
Павел сразу понял, откуда взялся этот выход, но смолчал.
– Тебя можно определить в разведку – ты же не захочешь пойти в интендантскую службу? Возглавишь разведвзвод в какой-нибудь танковой бригаде. Врачи сказали, что танк сильно заглушает звуки, для тебя это будет безвредно. До окончания обучения числиться будешь у нас, получишь звание сеген-мишне. Ты не учился, а занимался преподавательской деятельностью, поэтому выпускные экзамены мы тебе проставим автоматом. Видишь, как хорошо все складывается!
На следующий день Павел прибыл в разведшколу. Для Паши военная разведка всегда была окутана ореолом таинственности, а на практике оказалась сложной и монотонной работой с редкими всплесками, которые иногда заканчивались трагически. Параллельно он посещал танковое отделение, где учился стрелять из танковой пушки («Артиллерист я или нет?!»).
В начале обучения произошел курьезный случай. Сержант военной контрразведки, заполнявший анкету на допуск, задал вопрос:
– В каком году ты прибыл в Израиль?
Павел ответил. Сержант посмотрел на него с изумлением:
– Как тебя вообще допустили до занятий в разведшколе?
– По воле Божьей, – ответил Стрельцов. А что он еще мог сказать?
По мере освоения на новом месте Павел сталкивался с методами и формами обучения, мышления, планирования, отличными от методов других родов войск. И уровень инструкторов здесь сильно отличался от уровня их коллег из общевойскового училища. Они обладали разносторонними знаниями во многих областях, высоким уровнем общей культуры и профессионализмом.
