Неожиданно по рации раздалась команда от Дакана:
– Стрельцов, иди туши танк.
Команда была неадекватной, если не сказать, глупой. «Проклятый националист! – внутренне возмутился Павел. – Хочет меня унизить, показать свою власть или попросту подставить. Злится, что операция на грани провала, а на ком еще злость срывать? Естественно, на русском! Не в первый раз!»
Но приказ есть приказ. Стрельцов схватил огнетушитель и бросился к горящему танку. «Взорвется, не взорвется… – гадал Павел на бегу. – Лучше бы взорвался, пока я к нему не подошел, тогда я хоть жив останусь. А на бархане меня мигом срежут – расстояние меньше километра, для снайпера в самый раз».
Павел приблизился к танку сзади. Двигатель продолжал работать, из башни валил дым. Прижавшись к корпусу, чтобы его не заметили египтяне, Стрельцов заглянул внутрь. Лицо сразу же обдало жаром. Он отпрянул, сунул огнетушитель в башню и пустил струю. «Только бы сейчас не взорвался! Огонь полыхает прямо на снарядах». Павел вновь заглянул в танк. Пламени уже не было видно, но еще валил густой дым.
На египетских позициях стояли противотанковые пушки. Но они не стреляли. И снайперы тоже не стреляли. «Почему?» Об этом Стрельцов никогда не узнает.
Доложив командиру о выполнении задания, Павел посмотрел Дакану в глаза. Тот отвел взгляд и произнес:
– Молодец. Будешь представлен к награде.
Но голос его звучал фальшиво. Он чувствовал, что был неправ, погорячился, послав своего офицера на неминуемую гибель. Все обошлось только чудом.
Над головами пронеслась израильская эскадрилья. «Вот это другое дело», – одобрил Павел. Но бомбардировка длилась недолго и с сомнительной эффективностью. Захлопали зенитки. Один из израильских бомбардировщиков подбили, и он рухнул в паре километров позади бригадных танков. Надо было что-то предпринимать, что-нибудь более радикальное – перестрелка могла длиться бесконечно долго.
– Огибаем барханы и выходим на стрельбу прямой наводкой, – прозвучала команда. – Бить по радиолокаторам. По складу вооружений не стрелять.
Дакан знал, о чем предупреждал.
Танки вышли из-за барханов и открыли интенсивную стрельбу. Потери увеличились, загорелись еще несколько машин. Танкисты выбрались наружу, но далеко не все.
Для танкиста танк становился последним пристанищем, своеобразной домовиной. Павел знал, что, если человек сгорает в танке, от него остается только комок желтого вещества, похожего на пластилин, весом полкилограмма, не больше. Приходится ломать этот комок, чтобы достать дискид, солдатский медальон – единственное, что не сгорает…
Цель была достигнута – антенна и радиолокаторы рухнули, система ПВО египтян на данном участке фронта практически «ослепла». Настало время отходить, но кто-то в азарте боя вопреки приказу отстрелял по складу вооружений. Оттуда вылетело несколько ракет. Они полетели зигзагами, вверх и вниз, между танками.
Павел увидел, что прямо на его машину мчится огненный шар. Холодная волна прошла от живота до груди, глаза то расходились, то сходились к переносице. Оставалось только молиться… Но ракета неожиданно вильнула, ушла вверх и взорвалась где-то вдалеке.
– «Судьба Онегина хранила», – процитировал он Пушкина и рукавом вытер со лба испарину.
Когда они ехали обратно, в небе появился египетский вертолет. Он летел на малой высоте, под днищем были закреплены какие-то бочки. Павел не раздумывая вытащил свой крупнокалиберный «МАГ» и начал поливать вертолет трассирующими пулями. Тот летел так низко, что Стрельцов мог разглядеть лицо летчика. Павла поддержали пулеметным огнем. Вертолет завис, а потом рухнул вниз и загорелся. Пламя было неестественно ярким.
Позже Стрельцов узнал, что вертолет тащил две бочки с напалмом, чтобы сбросить их на израильских генералов, чуть ли не во главе с Маше Даяном, которые находились неподалеку с целью проверки боеготовности одной из группировок.
Поднялся ветер, по дороге зазмеилась песчаная поземка. Но Короткова это мало волновало – по прогнозам, в ближайшее время природных катаклизмов не предвиделось. Он спокойно крутил баранку, иногда притормаживая на ухабах. Справа от него сидел Звягинцев, а на заднем сиденье разместились два египетских офицера – военный инженер, специалист по вооружениям, и контрразведчик. Бориса по просьбе египетского командования послали в составе экспертной группы в качестве независимого и непредвзятого эксперта. Видимо, на это имелись веские основания.
Поступил сигнал, что на объекте, на западном берегу Суэцкого канала, оснащенном средствами ПВО и противотанковой артиллерией, творится что-то неладное. Личный состав от рук отбился, не выполняет уставные требования. Солдаты не заботятся о вверенной им технике, употребляют наркотики и водят в военный городок публичных девок. Командир подразделения, капитан с фараонской фамилией Тутмосид, ничего не мог с ними поделать. Или не хотел. Вот с этим и предстояло разобраться экспертной группе, чтобы руководство приняло соответствующие меры.
Машина подъехала к воротам. Охранник в будке даже не пошевелился. Когда Коротков настойчиво посигналил, из будки вышел по пояс голый сонный солдат. К нему тут же подскочил контрразведчик и с размаху врезал ему по уху. Солдатик моментально пришел в себя и вытянулся по стойке «смирно». Получив соответствующие указания, он открыл ворота и рысцой побежал звать командира.
– Театр начинается с вешалки. Посмотрим, что творится внутри, – произнес Коротков.
Когда экспертная группа вошла на объект, к прибывшим вразвалку подошел офицер в чине капитана, небрежно отдал честь и представился:
– Капитан Тутмосид. Можете звать меня просто Туто.
– Ваш охранник скоро в трусах будет начальство встречать, – вкрадчиво, со скрытой насмешкой сказал контрразведчик.
– Так ведь никто не предупреждал о вашем приезде! – возмутился капитан.
Глаза у него горели огнем, а речь звучала чересчур эмоционально. «Обкуренный», – моментально определил Звягинцев. Подобных типов Борис с избытком насмотрелся в Средней и Центральной Азии.
– Когда проверяют боеспособность части, никто заранее не предупреждает о визите, – пояснил контрразведчик. – А мы приехали именно для этого. Показывай свое хозяйство.
Он вел себя спокойно, дружелюбно, и Борис понимал, почему: офицер не собирался заниматься воспитанием и наведением порядка, а должен был прояснить обстановку и доложить начальству.
Группа разделилась: контрразведчик с Тутмосидом ушли в штаб, инженер отправился оценивать состояние вооружений, а Звягинцев с Коротковым пустились в свободное плавание по территории военного городка.
Зайдя в столовую, они обнаружили за офицерским столом двух разбитных девиц с бутылкой вина, явно не военных. Обеденное время еще не наступило, в столовой больше никого не было. На девушках были тугие полупрозрачные платья и ажурные чулки. Когда они увидели офицеров, одна из девиц картинно закинула ногу на ногу, показывая соблазнительные бедра, а другая вынула зеркало и начала поправлять прическу. Вели они себя вроде как естественно и непринужденно, но это был спектакль по давно отрепетированной мизансцене – они почуяли клиентов. Коротков в этом не сомневался. Как и в их профессиональной деятельности.
