Но в гостиной ждала вовсе не Карима. Это была незнакомая для меня девушка. Она почтительно кивнула и поздоровалась:
– Ас-саля́му алейки.
– Уа-алейкум ас-саля́м, – откликаюсь я, и сажусь с ней рядом на низкий диванчик, – мы с вами незнакомы…
– Да, верно, – кивает собеседница, и откуда-то из складок широкой одежды достает конверт. – Это вам, Ханна.
Я ошарашено смотрю на странное письмо, и разворачиваю бумагу. Взгляд сразу скользит к подписи, и руки начинают трястись. Белый лист вибрирует передо мной, и буквы пляшут, а когда смысл написанного доходит до мозга, который захвачен полностью только эмоциями, я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать.
Это письмо от Саида.
«Моя самая лучшая, моя самая любимая и дорогая Ханна! Прости меня за все, что случилось. За то, что ты вынуждена была столько страдать и терпеть неудобства. В том, что сейчас в твоей и моей жизни, виноват только я. Нет такой цены, чтобы можно было заплатить, и вернуть все обратно. Понимаю, что не имею права тебя просить о встрече, но поступить незаконно тоже не могу. Если бы я смог изменить предначертанное, то обязательно бы сделал это. Ханна, ты готова встретиться со мной? Я буду ждать тебя в отеле «Гранд-Касабланка» завтра с двух часов дня и до самой ночи. Мечтаю тебя увидеть, и еще раз коснуться золота твоих волос, пусть это даже будет последний раз… Твой Саид»
Я перечитывала вновь и вновь, и совершенно потеряла счет времени. Девушка, сидевшая рядом, не торопила, не спрашивала, будто ожидала, когда я приду в себя.
– Я не пойду. Не пойду, – повторяю, как завороженная, а моя собеседница понимающе кивает.
– Я поняла вас, Ханна, – и встает.
Через секунду появляется служанка, и я рассеянно прошу проводить необычную гостью. Сама остаюсь сидеть в полном замешательстве.
Идти и потерять все?
Нет.
Но желание хотя бы полчаса побыть с Саидом наедине, обнять его, прижаться к колючей черной щетине, слышать стук его сердца, меня сводят с ума. После невыносимых качелей собственных эмоций я чувствую, как борьба со здравым смыслом начинает приносить победу.
Победу над эмоциями.
Я знаю, где находится этот отель, и даже уже в уме прокладываю маршрут. Обдумываю, что могу одеть, и как будет проходить наша встреча через десять лет. Пока меня не прерывают…
В комнату входит Кирам и просит помочь ему с занятиями.
– Отец приедет только ближе к ночи. Мам, а мне нужно написать сочинение и завтра сдать, – говорит сын и протягивает тетради.
– Конечно, конечно, – торопливо отвечаю я, и отгоняю то наваждение, которое затуманило полностью мозг.
Первый раз за долгое время я сижу два часа с сыном, и мы делаем уроки. Кирам иногда меня поправляет, и в его глазах светится теплая сыновья любовь.
«Ни за что не поеду в отель!» – решаю я, когда он садится за любимый конструктор и полностью сосредоточивается на сборке деталей. Я ухожу из его комнаты, окрыленная и с трезвым желанием прекратить страдания по Саиду.
Прошлое должно остаться в прошлом, а иначе эта боль искалечит все мое настоящее. Моя семья – мой сын. И потеряй я его, у меня больше ничего не останется в этом мире. Горько признавать, что Саид может вновь поменять планы, и тогда я, уже истинная мусульманка, окажусь в США, где вряд ли смогу жить. Эти десять лет изменили мое сознание. Представить, что я пойду на улицу в коротком платье, стало вдруг таким позорным занятием, будто я выйду голая перед всеми.
Я много раз задумывалась, что, если наш брак с Багиром рухнет, и мне придется жить одной. Безусловно, он бы обеспечил меня жильем, и достаточно дорогостоящим. Но где я смогу найти себе работу, если здесь работают в основном мужчины? Гендерное неравенство, а отчасти даже угнетение по половому признаку являлось мощным фактором того, что у меня не будет средств к существованию. Если только рассмотреть переезд в другой городс с более современной цивилизацией. А это бы означало потерю контакта с сыном. Сколько бы дней в месяц я смогла его видеть? Два? Три? И тогда бы через некоторое время воспринималась как чужая малознакомая женщина, а не мать.
– Нет, – еще раз отрицательно мотаю головой сама с собой, словно пытаюсь доказать правильность намерений.
На террасе становится прохладно, а лучи заходящего солнца все окрашивают в нежный алый цвет. Легкий бриз с океана прячется в складках моей одежды, и словно о чем-то нашептывает.
Я обнимаю себя руками, и вздыхаю.
Я все решила, и больше никогда не вернусь к этому вопросу.
***
Утром Багир появляется в моей спальне неожиданно, как призрак.
– Мы с Кирамом улетаем на три дня в Стамбул. В школе всех предупредили, – муж проходит по комнате, внимательно оглядывая меня.
– Хорошо, – покорно выдаю в ответ. Это стандартные командировки, и я привыкла проводить дни в одиночестве. И тут же вспоминаю, что обещала Лиаре составить компанию в шопинге. – Мне можно будет поехать в торговый центр? Я обещала Лиаре…
Багир подходит ближе. Я сижу на небольшом стульчике перед столиком, где вся моя косметика и разные женские штучки. Высокой скалой надо мной вырастает его широкоплечая фигура. Он рассматривает мое лицо, словно пытается уличить обман. Щеки вспыхивают румянцем, и я невольно повторяю про себя как гипноз: «Я не вру, я не вру…»
Я ведь, правда, собиралась поехать с Лиарой. Вчерашнее мое обещание порвать многолетнюю мысленную связь Саидом – не просто слова. Выбор. Трудный, но однозначно лучший.
Багир проводит подушечкой большого пальца по моим губам и чуть сжимает подбородок. Его пронзительный глубокий взгляд магических черных глаз сканирует и пытается определить честность моих намерений.
– Ханна, я надеюсь, ты отдаешь отчет своим мыслям и действиям, – вдруг произносит он.
– О чем ты? – лепечу я, и ощущаю на миг себя предательницей. Те чувства, что захватили меня вчера, мерзко расползаются гадкими змеями на душе.
– Я люблю тебя, но, если ты допустишь ошибку, я не смогу тебя спасти, – говорит он, поворачивается и идет к двери.
– Багир, ты же помнишь, я пообещала, – собираюсь с силами, и стараюсь, чтобы в голосе была уверенность.
Он оборачивается. Я вижу его профиль: мужской, с черной как ночь щетиной на лице, и горящими глазами, в которых бесчисленное количество ночей отражалась моя огненная страсть. Муж словно хочет что-то еще сказать, но повисает тягучая тишина. Это как предчувствие бури. Я ощущаю каждой клеточкой тела, и в сознание проникает жалом тревога.
На прощание я целую Кирама, и прижимаю к себе.
– Мама, ну чего ты… – противится сын, а мне вдруг кажется, что следующий раз, когда я смогу его обнять, будет не скоро.
Слезы выступают на глаза, больно жгут слизистую, но я смахиваю их, чтобы никто не заметил. Сын и Багир уехали, а я вновь вернулась к себе, продолжая сборы.
