— Прошу прощения, мама, — со вздохом подошел Магнус. — Удивительные менестрели.
— Прощайте, добрые моллюски! — крикнула Корделия, и песня прервалась, сменившись хором прощальных пожеланий. Гэллоугласы ушли, а за ними послышалось:
— Ну, новую песню! — и пение началось снова.
Глава двадцать первая
Они уходили от болота освеженными, но почти сразу же погрузились в ад. Следуя на некотором расстоянии за дирижаблем, сильно после полудня пошатывающееся от усталости семейство перевалило через хребет и увидело под собой деревушку, спокойно нежащуюся в вечерних лучах солнца. С полей собирались крестьяне с мотыгами через плечо. Над соломенными крышами домов поднимались столбы дыма. Девочки-подростки загоняли детей и цыплят. На поляне у деревни молодежь пинала надутый пузырь.
Магнус равнодушно разглядывал пейзаж, потом посмотрел снова и более внимательно.
— Их молодежь осталась с ними!
— Верно, и они не только слушают музыку, — улыбнулся Род. — Это кое-что обещает. Пойдем узнаем, как это им удалось.
Они спустились в деревушку и отыскали большой дом рядом с висящим на столбе зеленым кустом.
— Куст подсох, — заметил Род, критически разглядывая его. — Значит, есть старый эль.
Ты мне сам говорил, что старый эль лучше, — напомнил Магнус. — Пошли, папа, по крайней мере, сегодня нам не придется готовить.
Ты уже жалуешься? — спросила Гвен, когда она заходили.
— Нет, это ты жаловалась, — сказала Корделия.
— Неужели пожалеешь, что не нужно заниматься готовкой у костра?
— Ну, это я легко перенесу, — согласилась Гвен.
Они сели за стол. Хозяин посмотрел на них.
Потом снова посмотрел — удивленно.
— Добрый вечер, джентльмены и леди!
— Мы просто путешествуем, — заверил его Род.
— Я не возражал бы против бутылки эля, хозяин. А ужин есть?
— Конечно, милорд. Тимон, быстрее!
Из задней комнаты выскочил неуклюжий долговязый подросток, увидел Гэллоугласов и приветливо улыбнулся. Потом заметил Корделию, и улыбка его стала еще шире. Девушка улыбнулась ему в ответ и немного ожила, а Магнус откашлялся.
— Здравствуй, добрый человек!
— И тебе того же, — Тимон оторвал взгляд от Корделии и повернулся к хозяину. — Что прикажешь, батя?
— Эля, парень, и побыстрее, для всех этих добрых людей!
— Только для двоих, — вмешалась Гвен. — А для остальных не найдется ли чистой воды?
— Да-да, разумеется. И это тоже, парень.
— Как скажешь, батя, — Тимон повернулся и исчез в задней комнате.
— А что такое «батя»? — с улыбкой спросил Магнус. — Что это значит?
— Это просто еще одна замена слова «отец» — я-то думал, что этим словом пользуются только малыши. Вы четверо предпочли «папу».
— Больше не буду! Не стану тебя разочаровывать! Отныне только батя! Ох, нет! — Магнус не смог сдержать смех.
Род нахмурился и повернулся к Гвен.
— Что за шутка?
— Не понимаю, — ответила она. — Может быть, все дело в том, что они раньше не слышали такое слово.
Остальные дети заразились настроением Магнуса и все заулыбались.
Вернулся Тимон с подносом. Перед каждым поставил кувшин, говоря:
— К сожалению, сегодня нет ничего, кроме жаркого, милорд, миледи. Мы не знали, что вы придете.
— Не сомневаюсь, что ваше жаркое нам подойдет, — заверила его Гвен. — И принеси хлеба.
— О, конечно!
Магнус, улыбаясь, спросил:
— А как ты выносишь этот шум?
— Шум? — Тимон наклонил голову, прислушиваясь. — А-а, ты о музыке камней? Она еще играет, верно?
Корделия удивленно смотрела на него.
— Ты ее не замечаешь? Тимон пожал плечами.
— Месяц назад мы все наше время проводили в плясках под нее на лугах, но постепенно она становится все меньше заметной.
— Тимон!
— Иду, батя! — он улыбнулся Гэллоугласам. — Я посмотрю, готово ли ваше жаркое, — и опять ускользнул во внутреннюю дверь.
— Так вот оно что, — задумчиво проговорил Магнус.
— Как они смогли перестать замечать музыку? — удивилась Корделия.
Джеффри пожал плечами.
— Она становится слишком привычной. Мы больше ценим то, что нам незнакомо. Но все равно мне трудно поверить: она слишком громкая.
«Помехи можно игнорировать на любом уровне, — прозвучал у них в головах голос Фесса, — когда люди перенасыщены. Некоторые ученые утверждают, что мозг защищается, становясь немым, когда он перегружен. Он блокирует раздражающие факторы».
Магнус нахмурился.
— Ну, вот еще. Это же музыка, а не раздражение!
«Все, что угодно, в слишком большом количестве может раздражать».
— Каждый из вас, — дипломатично напомнила Гвен, — в свое время поглотил слишком много сладостей.
Магнус покраснел, не желая вспоминать собственное детство, а Грегори выглядел виноватым.
«Отличный пример, — согласился Фесс, — если вы съедите слишком много пищи, какой бы вкусной она ни была, сам ее запах может вызвать у вас тошноту. Точно так же человеческий мозг создает защиту из немоты».
Джеффри неожиданно насторожился.
— Но защиту можно прорвать, Фесс.
— О, не будь глупым, — усмехнулась Корделия. — Как можно пробить стену из излишества?
«Можно, — вмешался Фесс, — переменив музыку, так, чтобы снова привлечь внимание».
Грегори спросил:
— А что это за перемена? Снаружи послышался вой.
Все удивленно переглянулись. Потом вскочили и повернулись к двери.
И вышли, отыскивая источник звука, потому что вой стих, но сменился грубым ритмичным скрипом, а под него началась песня:
Хлысты и цепи!
Удары дождем!
Кровавые полосы!
Безумный бич!
Дети стояли потрясенные, и Грегори спросил:
— Неужели это музыка?
«Возможно, вам понадобится пересмотреть определение — предположил Фесс.
— Это не может быть стихами, — сказала Гвен.
— Не знаю, — ответил Род, — хотя мне не нравится.
«Тут есть размер и ритм, — заметил Фесс. — Нужно как-то классифицировать».
— Но что за источник? — спросил Магнус. — Неужели камни теперь еще и поют?
С ощущением тошноты Род заметил, что молодежь деревни выглядывает из окон и дверей.
