— Но зачем?! Для чего все так усложнять?!
— Дина была похищена. Она погибла. Остался незарегистрированный ребенок. Думаешь, этого мало для побега?
— Твою мать… А ведь если он планировал побег, он мог сделать новые документы и на ребенка… Никто не придерется к приятному мужчине, путешествующему с мальчиком…
— Я думаю, надо прогуляться до дома его родной матери и понаблюдать. Сегодня суббота, кто знает, когда собираются на свои песнопения странные сектанты? Возможно, как раз самое время. Проследим за его матушкой и узнаем, где находится их дом, или как оно там называется.
Я смотрю на время в сотовом телефоне. Начало шестого.
— Едем.
Достаю бумажник и расплачиваюсь за напитки. Вдвоем со Шкуратовым мы выходим из бара. Ловим неприметную попутку и называем адрес.
Глава 24
Через десять минут мы уже у нужной нам улицы. Шкуратов протягивает водителю двести рублей, и мы выбираемся из машины.
— Его мать зовут Адиной. Она из очень богатой еврейской семьи. Почти все родственники в Израиле.
— И почему она не едет к родственникам?
— Не знаю. Ее муж отсюда родом. Говорят, она очень тяжело переживала его смерть. Думаю, поэтому и не уезжает.
Мы быстро шагаем по асфальтированным дорожкам. Останавливаемся у большого углового дома из красного кирпича. Невысокий забор из профнастила, калитка со странными иероглифами. Во дворе ухоженный садик. Цветут сливы и яблони, зеленеет газон. На задней стороне двора стеклянная теплица и еще одно небольшое, высокое строение. Собаки во дворе нет.
Шкуратов, засунув руки в карманы джинсов, обходит забор с правой стороны.
— Машина матери во дворе. Значит, еще никуда не уезжала, — задумчиво произносит он.
Нам навстречу по улице идут две женщины в странных черных платьях и черных платках. Подобное платье было на Таисии, когда она пришла ко мне на квартиру.
Мы со Шкуратовым переглядываемся. Чтобы не вызвать подозрений, присаживаемся на самодельную лавочку у соседнего дома.
Женщины проходят мимо нас. С другой стороны улицы тоже идут люди. Все в черном. Женщины в черных платьях и платках. Мужчин не видно.
— Черная месса? — морщится Шкуратов. Достает пачку сигарет.
— Прямо у нее дома? — беру у него сигарету я.
— Посидим еще немного.
— Посидим.
Мы прикуриваем и делаем вид, что беседуем.
Женщины все идут. Мне уже начинает казаться странным такое стечение дам почтенного возраста.
— Скоро начнется чтение… — слышится откуда-то справа. — На чтение нельзя опаздывать. Сегодня мы сольемся с душами усопших.
Я осторожно поворачиваюсь. Две пожилых женщины беседуют между собой.
— Они собираются прямо в доме у матери Феликса? — удивляюсь я.
— Может, сегодня какой-то особый день? — почесывает заросший щетиной подбородок Шкуратов. — Я насчитал тринадцать человек.
— У мамы Феликса вечеринка?
— Слишком мрачно для вечеринки.
— Давай зайдем во двор? — предлагаю я.
— Мы не женщины.
— И что? Приткнемся где-нибудь в углу и послушаем.
— Чуть позже.
Мы ждем еще десять минут. На улице пусто.
— Похоже, все приглашенные уже в доме, — подводит итог нашего странного ожидания Шкуратов. — Настала наша очередь.
Нам везет — калитка открыта. Как ни в чем не бывало, мы идем по дорожке к главному входу. Дверь, ведуща в дом, надеждно заперта.
— Надо заглянуть в тот странный домик, — указывает на строение рядом с теплицей Шкуратов.
Толкает плечом двойные двери с цветной мозаикой, и мы оказываемся в странном месте. Высокие сводчатые потолки, неяркое освещение. Холл ведет в просторную гостиную у камина. Везде горят свечи. Они повсюду — на полу, на лестнице, ведущей на второй этаж. В центре комнаты стоят два длинных угловых дивана из черной кожи. Диваны образуют квадрат, в центре которого небольшой столик из кованого стекла. Разглядеть, что на столике, нам не удается. А вот места на диванах почти все заняты.
Дамы почтенного возраста разливают чай из черного чайника в черные сервизные чашки с блюдцами. Откуда-то сверху льется органная музыка. Со стороны все выглядит, как чаепитие, только в черном цвете. Чай пьют с удовольствием. С каждым глотком на лицах присутствующих все меньше напряжения. Их окутывает какое-то лишь им одним понятное умиротворение.
На лестнице появляется женщина. Она в длинном алом платье, точь в точь, как у Таси. В руках она сжимает книгу в черном кожаном переплете. На обложке выбиты точно такие же странные иероглифы, как на калитке.
Волосы женщины, когда-то каштановые, а теперь подернутые сединой, собраны в гладкий пучок. Она надевает на голову красный шелковый капюшон и спускается к своим подопечным.
— Это Адина, мать Феликса, — шепчет мне на ухо Шкуратов. Я понятливо киваю.
Гостьи, все как одна, ставят чашки на длинный узкий столик. Поднимаются со своих мест и низко кланяются.
Короткий кивок головой — и женщина занимает место у камина. Без всяких предисловий начинает читать странные стихи на непонятном языке. Через некоторое время одна из гостий наклоняется к журнальному столику. У нее в руке некое подобие курительной трубки. Она что-то поджигает.
«Наверное, благовония», — мелькает догадка в моей голове. Вспоминаю, что в обычном храме на богослужениях священники тоже используют благовония.
Горящая трубка передается по кругу. Женщины берутся за руки.
— Усопшие души, придите к нам! — резко восклицает хозяйка дома.
— Придите! Придите! — повторяют за ней следом гостьи.
Они вдыхают благовония и начинают покачиваться в такт органной музыке. Нестройный хор голосов вторит странным молитвам хозяйки дома.
Эффект диффузии заставляет нас озадаченно переглянуться — это не благовония. Гостиная благоухает марихуаной.
— Так, хватит с меня концертов, — бормочет Шкуратов. — Идем, пора вызывать группу захвата.
