Он вбежал ко мне в квартиру, торопливо озираясь и приложив
палец к губам. Я встретил его хмурым взглядом — меня вовсе не устраивает, чтобы
мелкие жулики наносили мне визиты вежливости. В этой среде я слыл одиноким
волком, не имеющим друзей.
— Эд, — прошептал он, — я пришел к тебе как
друг.
Однажды ты выручил меня, я этого никогда не забуду.
Женщина с родинкой на левой руке… тебе надо опасаться ее.
Они охотятся за тобой — и полиция и бандиты. Тебе ведь не на кого опереться…
Берегись женщины с родинкой на левой руке.
Сказав это, он исчез. Только я никогда не обращаю внимания
на предостережения. К тому же он оставил в моей квартире этот отвратительный
тошнотворный тюремный запах, отдающий дезинфекцией. Звали его Хорьком, и сидел
он за бродяжничество. Когда полиции нечего было повесить на него, она сажала
его за бродяжничество, чтобы малость припугнуть и еще раз напомнить, что он
всего лишь мелкая сошка. Таким, как Хорек, вечно достается от всех.
Я открыл окно — хотелось проветрить комнату — и высунул
голову, чтобы глотнуть свежего летнего ночного воздуха, как вдруг услышал
выстрелы. Один за другим, потом — тишина.
Стреляли за углом, примерно в квартале отсюда. Затем
раздался визг шин, из-за угла вынырнула машина и, набрав скорость, исчезла в
ночи. Где-то закричала женщина, и хриплый мужской голос позвал на помощь.
Послышался топот ног по тротуару, и толпа любопытных черной
бесформенной массой ринулась к месту происшествия.
Я убрал голову. У меня появилось неуютное трудноуловимое
чувство, что эта стрельба имеет какое-то отношение ко мне.
С час я просидел в темноте, выжидая, когда полиция проведет
расследование и уедет, а толпа любознательных насытится зрелищем и рассосется,
потом надел шляпу и плащ и вышел из дома.
Возле табачного киоска на углу я узнал новости. Это был
Хорек. Его застрелили из машины, из одного из этих «автомобилей смерти» —
лимузинов, обычно используемых конкурирующими бандами для своих разборок. Хорек
умер почти мгновенно.
Откусив кончик сигары, я зажег ее и задумался о человеческой
жизни, которая может в любой момент погаснуть, как спичка на ветру. За что же
его убили? За то, что он предупредил меня? Или его в чем-то подозревали? Все
может быть, и теперь я этого уже не узнаю. Да, Хорек был одним из мелких
третьесортных мошенников, которые могут позволить расстрелять себя в упор из
машины, нашпигованной бандитами. Первоклассный мошенник заметил бы эту машину,
еще когда она только появилась на горизонте. Ведь цена жизни в нашем деле —
неусыпная бдительность.
На своем веку я слышал немало предостережений — и лживых, и
вполне искренних. Но это было особенное.
Во-первых, оно исходило от мошенника, и потом — эта женщина
с родинкой на левой руке… Может, Хорек не видел ее лица, а видел только руку
или вообще слышал только голос? Теперь я пожалел, что проявил такое нетерпение
и не расспросил его. Но, что ни говори, это уже прочитанная глава, Хорек теперь
мертв.
Я вышел на обочину, поймал такси и поехал в бар.
«Пурпурная роза» — местечко что надо: резвые артисточки,
развлекающие публику, официанты, носящиеся туда-сюда, полуобнаженные
танцовщицы, извивающиеся в танце любви, и грохочущий оркестр, перекрывающий
общий шум зала. Этот переполненный потными пьяными веселящимися людьми бар
развлекал меня — здесь я мог наблюдать за самыми разными типами человеческой
природы, здесь, наконец, мне хорошо думалось.
Старший официант усадил меня за мой обычный столик,
расположенный в затемненном углу. Было время, когда он служил местом встреч
влюбленных парочек.
Теперь они предпочитали миловаться прямо на глазах у всех —
на танцевальной площадке или за столом, освещенные со всех сторон огнями. Ну
что ж, такова жизнь.
Я заказал легкую закуску и лениво жевал, наблюдая за
публикой, слушая грохочущую музыку и громкий смех.
Я уже покончил с едой, когда к моему столику подошла
девушка:
— Эй, чего приуныл? Думаю, все не так уж плохо. Как
насчет того, чтобы потанцевать? А?
Я покачал головой, решив, что это одна из артисток,
развлекающих публику за деньги. Всех их я знал наперечет, и они давно
запомнили, что меня лучше оставить в покое. Эта же, вероятно, была новенькая.
Она улыбнулась, развернулась на пол-оборота, кокетливо
глянув на меня через плечо, протянула в мою сторону руку, прищелкнула пальцами,
и ее алые губки снова приоткрылись в заманчивой улыбке.
Ее подвижность, ее живая грация и задор, несомненно,
приковали бы мое внимание, если бы не кое-что еще. Когда ее рука очутилась на
уровне моих глаз, я заметил на ней родинку — родинку на левой руке, на тыльной
стороне ладони, — это крошечное темное пятнышко отчетливо выделялось на
белой гладкой коже.
Я оплатил счет и ушел. Этот бар я навсегда вычеркнул из
своего списка — мне сразу вспомнился Хорек и те прогремевшие в ночи выстрелы.
Я взял такси и почувствовал, что за мною следят. Это,
конечно, раздражало, но не более того. За мной часто следят. Но сейчас это не
помешает мне поехать прямиком к себе домой — пока я в Калифорнии, я в
безопасности. За криминальное прошлое я объявлен в розыск в десятке штатов,
однако в силу существующего порядка меня нельзя выдворить из Калифорнии. Здесь
я хоть и известен как мошенник, но все же пользуюсь неприкосновенностью, живу
своей жизнью, реагируя лишь на те раздражители, которые касаются таких, как я.
Я заставил водителя поколесить по городу, а потом выехал за
его пределы. Мысли о Хорьке не шли у меня из головы. Кроме того, я чувствовал
что-то неладное.
Почти уже в полной темноте, на пустынной дороге, у нас
заглох мотор. Водитель выскочил из машины и поднял крышку капота. Он сильно
нервничал, руки его тряслись.
Я вышел из противоположной дверцы. Преступника можно
арестовать за ношение огнестрельного оружия, вот почему я почти никогда не ношу
с собой пистолет.
Зато использовать собственные мозги не запрещено законом, а
они не раз выручали меня из таких переделок, в каких не помогли бы никакие пистолеты.
Я посмотрел назад, на пустынную дорогу. Навстречу, в сторону
города, ехала машина, эдакая изящная сверкающая никелированная штучка. За рулем
сидела женщина, вся закутанная, несмотря на теплую погоду.
Зашуршали по гравию шины, и дамочка высунулась из машины:
— Эй, таксист, что, поломка? Может, передать что-то в
городе или подвезти?
У нее был приятный голос.
Я сунул таксисту деньги за проезд и вышел на дорогу:
— Не довезете ли до города, если, конечно, не
затруднит?
Женщина рассмеялась низким грудным смехом и распахнула
дверцу:
