Боулз приносит все, что я попросил, и за полчаса я успеваю отвести остальных лошадей в дальний загон и соорудить временные стойла. Каждое состоит из двух параллельных досок, прикрепленных к забору, разделяющему загон. Когда кобыла и жеребец встанут в стойла, они будут смотреть друг на друга, но между ними останется преграда в виде забора.
– Заводи кобылу в стойло, Уайатт, стой рядом с ней и держи чумбур, только не натягивай. – Временное стойло достаточно широко для кобылы, но развернуться в нем она не сможет.
Я поворачиваюсь к Боулзу:
– Приведите жеребца и поставьте напротив нее. Вот так. У нас жеребцов называют красавчиками. Им нужно просто хорошо выглядеть и немного поцеловаться с кобылой.
Боулз велит Хави выполнить мои инструкции, а сам забирается на забор, чтобы удобнее было наблюдать. Кобыла мотает головой, а жеребец покусывает ее за шею, обнажив зубы. Я жду некоторое время, позволяя этому извечному ритуалу идти своим чередом, а потом подвожу Котелка к кобыле сзади. Я даю ему обнюхать лошадь, потереться носом о ее зад, а затем снова отойти в сторону, чтобы все обдумать. Кобыла настолько увлечена жеребцом, что даже не замечает осла.
Мои действия привлекли немало зрителей, в числе которых Васкез и маленький мальчик (видимо, его сын), несколько человек из мормонского лагеря и разношерстная толпа неведомо откуда взявшихся трапперов, индейцев и мексиканцев.
Котелок на пробу поднимается на задние ноги и забирается на кобылу, но тут же слезает и отходит. Зрители вздыхают, а кобыла дергается, тянет морду к жеребцу и немного приседает.
– А ему не помешает, что все вокруг смотрят? – бормочет Уайатт, который по-прежнему держит кобылу за чумбур.
Боулз издает смешок, а я просто качаю головой.
– Терпение, – говорю я.
Целый час мы ждем, пока Котелок решит, что готов. Он то забирается на кобылу, то отступает. И снова. Я его не тороплю. Толпа устает ждать, а Боулз явно начинает сомневаться, что у меня получится, но я ни на кого не обращаю внимания. Наконец после нескольких неудачных попыток кобыла приседает с поднятым хвостом и намокшим задом, впечатленная объектом своего интереса, который красуется перед ней, а Котелок залезает на нее, попадает куда нужно, двигается и уже через тридцать секунд снова отходит. Дело сделано. Те, кто досмотрели до конца, аплодируют, а Боулз торжествующе подбрасывает шляпу в воздух и велит Хави увести жеребца и «отсыпать бедняге лишнюю миску овса».
Отвязав чумбур от кобылы, я выгоняю ее из стойла, надавив ладонью ей на грудь, и она не сопротивляется. Боулз уводит ее, вслух рассуждая о том, какого цвета получится мул. Мы с Уайаттом выбиваем гвозди из досок, чтобы открепить их от забора.
– А когда ваш осел будет готов повторить? – интересуется Васкез, закинув руки поверх забора. – Я никогда не вникал в разведение мулов. Теперь вижу, как много всего не знаю.
Сына с ним уже нет, зато рядом стоит человек с пышными усами и волосами до плеч.
– Завтра. Возможно. Я даже немного удивлен, что он все сделал. Он преодолел почти тысячу миль и очень устал.
– Для осла это и не работа вовсе, – заявляет мужчина с усами. – Так, игра.
Я предпочитаю не спорить. Если все делать правильно, это работа, а если неправильно – это просто жестокость. Мне всегда нравилось направлять природу в нужное мне русло, но я никогда не считал, что могу ее контролировать.
– Джон Лоури, это Джефферсон Джонс, наш кузнец. Говорит, что может помочь вам с повозкой.
Я откладываю доски и пожимаю руку усатому.
– На мормонском тракте есть гребень милях в десяти отсюда. Чертовски крутой. У подножия валяется полдюжины фургонов, – объясняет Джефферсон.
– Полдюжины разбитых фургонов, – вставляет Васкез.
– Да. Но любой фургон собирают из частей. У меня есть своя повозка, можно дотащить до форта все, что мы выберем. Полдня на дорогу туда, полдня обратно, но все, что нужно, мы найдем. Если оси погнуты, я их легко выпрямлю, главное – доставить сюда.
– Я заводчик мулов, а не мастер по ремонту колес и повозок. Сколько времени потребуется, чтобы все собрать? – спрашиваю я.
– Еще день. Я работал на Эри-канале, когда был примерно его возраста. – Он показывает на Уайатта. – Целыми днями чинил повозки. Могу собрать фургон с закрытыми глазами.
– Два дня?
– Один – на то, чтобы все привезти, еще один – на сборку. И все, можете отправляться, – говорит кузнец.
Я перевожу взгляд на Васкеза, не зная, можно ли верить этим обещаниям. Тот пожимает плечами.
– Ничего лучше вы не придумаете, – вздыхает Васкез.
– И что вы хотите за свои услуги? – спрашиваю я, снова поворачиваясь к Джефферсону.
– Вот этого осла.
Уайатт тихо ругается.
– Нет.
– Ну, значит, не так уж вам нужна эта повозка, – усмехается кузнец.
А вот мне не до смеха. Повозка мне нужна, и я не знаю, что мне, черт возьми, делать. Но я скорее готов тащить Наоми до самой Калифорнии на своем горбу, пока мистер Колдуэлл подгоняет меня палкой, чем продать Котелка. Я и так уже отдал одного осла, чтобы продолжить путешествие. Я не могу позволить себе потерять и второго.
– Вы слишком много просите. Предложите другую цену, – отвечаю я.
Кузнец вздыхает, будто перед ним капризный ребенок, и скрещивает руки на груди, похожей на бочку.
– Ну ладно. Осла не отдадите? Тогда я хочу мула. Вон того большого, черного.
Джефферсон показывает на моих животных, стоящих в загоне, но мне даже поворачиваться не надо. Он хочет Самсона. Я вижу, что Уайатт готов возразить. Он закусывает губу и часто моргает, но молчит. В разведении мулов самое тяжелое – это отдавать животных. Помедлив, я киваю. Учитывая, что я покину Форт-Бриджер с повозкой, припасами и женой, один мул – не такая уж высокая цена.
– Значит, договорились? – уточняет Джефферсон.
– Да, договорились. Когда я получу повозку, вы получите мула.
Наоми
Представить, насколько ты грязный и усталый, невозможно, пока не попадешь в чужую чистенькую гостиную. Снаружи дом не производил никакого особенного впечатления. Всего лишь двухэтажное бревенчатое здание, прилепленное сбоку от торгового поста, но внутри совсем другое дело. Пол покрыт ковром, на окнах бархатные занавески, на стенах обои с узором. На потолке, позвякивая, висит хрустальная люстра с двумя рядами свечей.
– Впечатляет, правда? – произносит Нарцисса Васкез, проследив за моим взглядом. Сияющая улыбка окрашивает ее голос теплотой и рисует ямочки на розовых щеках. – В прошлом году через нас проходил караван, и какой-то джентльмен обменял ее на две бутылки виски. Думаю, он был готов даже сам отдать пару бутылок, лишь бы сбыть с рук эту махину. Его жена скончалась вскоре после того, как они прошли Пасифик-Спрингс. Всю дорогу он ругался с ней из-за этой люстры. Но жена очень ею дорожила и отказывалась выбрасывать. – Она вздыхает. – Нам, женщинам, всегда хочется сделать мир ярче, верно? Даже если на каждом шагу приходится ругаться с собственными мужчинами.
