Янина Сергеевна стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора.
– Владимир Михайлович, я вот думаю… наш скульптор начинающий, может, ошибся в расчетах.
Владимир Михайлович не зря носил свою голову. Справившись кое-как с первичным, точнее первобытным страхом и пропотев до партбилета, он осмотрел место преступления, обнаружил не только две из трех клепок из жвачки, но и обертку, которую паникеры почему-то не забрали с собой. Она валялась за горшком. Виновный начал вырисовываться. Голос Владимира Михайловича отдавал террором.
– Янина Сергеевна. Скульптор ни при чем. Это ваши ученики на днях его уронили, а скорее всего, попали чем-то, когда в футбол играли, и, думаю, что вчера, раз фантик уборщица не подмела еще. Ну на жевательную резинку прилепили, сорванцы, а вот жвачка – это ключ к разгадке. Это не наша клубничная.
Он рассматривал фантик, как Пуаро.
– Это американский «Дональд». Странно, что они обертку обронили, торопились, наверное, что тоже о многом говорит. В общем, ищите, Янина Сергеевна, кто Владимира Ильича обезглавил.
Последнюю фразу сыщик сказал холодно и резко.
Янина Сергеевна вспыхнула. Она не понимала, шутит ли чиновник или нет, поэтому решила на всякий случай найти преступника. Проведя опрос общественного мнения, она выяснила, что кто-то видел, как ученики вроде бы какого-то из седьмых классов вчера играли в футбол, ну а «Дональд» привел сразу к Зайцеву.
Янина Сергеевна вошла в класс.
– Зайцев, встань! Ну что, доигрался? Теперь у тебя неприятности крупные. Рассказывай, как ты Владимиру Ильичу Ленину голову отбил.
«Крынкин & Cº» вжались в стулья. Зайцев был вальяжен и нагл.
– Янина Сергеевна, я не знаю, о чем вы говорите. Какая голова?
– Обычная голова, человеческая, тьфу, гипсовая, не важно. Вчера тебя видели после четвертого урока играющим в футбол рядом с памятником. А сегодня у него голова отвалилась. Судя по всему, ты ее вчера отломал и на жвачку свою мерзкую, иностранную, прилепил.
Янина Сергеевна брала Зайцева на понт. Зайцев ответил равнодушно и убийственно.
– Я не мог этого сделать, у меня алиби.
Янина Сергеевна ушла в плоский штопор. Во-первых, слово «алиби» от семиклассника она услышать не рассчитывала. Во-вторых, понт не прошел.
– Что у тебя?! – со смесью раздражения, изумления и неуверенности спросила директриса.
– Алиби. Несколько уважаемых человек могут подтвердить, что вчера меня в школе не было.
– Интересно, почему тебя не было, и кто эти уважаемые люди?
– Участковый, к примеру. Вчерашний день я провел в милиции, мне не до футбола было.
Янина Сергеевна вышла из пике, настроение ее ухудшилось до предела.
– Я не удивлена. Хорошо, об этом мы отдельно поговорим. Тогда расскажи, кому из одноклассников ты дал жвачку «Дональд».
Лицо Болта вытянулось. Он посмотрел на Зайцева и снова вспомнил о вере.
– Никому.
Зайцев был спокоен.
– Врешь! И если ты мне правду не скажешь, то будешь за всех отвечать все равно. Так что лучше скажи сам, тебе и так в нашей школе не место. С волчьим билетом вылетишь!
Неожиданно для всех зрителей, Зайцев стал серьезен, убрал вальяжность и ответственно заявил:
– Я даю честное Ленинское слово.
– Чтоб я от тебя, Зайцев, честного Ленинского не слышала, позоришь имя только!
Дальнейшая инквизиция никаких результатов не дала. Определить виновных не удалось. Зайцева помучили по пионерской линии, но не сильно. Ленина без головы убрали, скульптор начал лепить нового, что-то там затянул, потом переехал в другой район, забрал сына, затем началась перестройка и Уголок Октября умер.
Крынкин на перемене подошел к Зайцеву.
– Спасибо, что не сдал, должны мы тебе теперь.
Зайцев ответил с презрением и превосходством:
– Должны.
– Слушай, Заяц, тут такое дело, Болт жвачку для девушки купил, для Зои, он ей обещал, ты же знаешь, что у него с деньгами-то не очень, может, продашь со скидкой?
– Интересная у тебя логика, вы мне должны и при этом я еще и дешевле продавать должен. С хрена ли?
– Ну будь ты человеком, мы же в одном классе учимся, Болт не ел дня три, чтобы накопить, а у тебя этих жвачек целая коробка.
– А ты их не считай. Можешь за друга заплатить, если его тебе так жалко. Но, честно говоря, у Болта и с жвачкой шансов с бабой нет. Дебил дебилом, а еще и голодранец. Я вообще не уверен, что ему жить обязательно.
– Заяц, я понимаю, у тебя кроме денег в голове ничего нет, но ты за словами-то последи, а то я купить-то куплю, но морду тебе набью.
– Я за словами всегда слежу, Крынкин.
Костя попробовал начать потасовку, но Зайцев, принимавший участие в драках, чаще чем обедал, с трех ударов отправил его в глубокий нокаут и, уходя, пнул ногой. Жвачку Зайцев продал в итоге с наценкой, сказав, что это за моральный ущерб. Крынкин после того случая записался в секцию бокса, вошел во вкус, натренировался, через год по какому-то другому поводу как следует отметелил Зайцева, сломав ему нос и скулу, а после школы сам двинул в ВДВ, чем немало удивил своих родителей – музыканта и университетскую преподавательницу. Знали бы, кто всему виной.
Самого Зайцева через несколько лет взяли на каком-то мошенничестве. Его полгода жестоко ломали в СИЗО. Он никого не сдал.
Сел один. На шесть лет.
На суде лишь сказал, что ни в чем не виноват, что дело сфабриковано и что он дает честное ленинское. Об этом «честном ленинском» еще год все гудели. Вышел Заяц по амнистии и начал бизнес. Лихой русский бизнес. Он удался.
Прошло лет десять-двенадцать после окончания школы, поженились, разродились, развелись. На одной из встреч одноклассников Заяц принес Болту коробку «Дональд». Болт, Заяц и Петька поднялись в рекреацию, открыли коробку, напихали в рот по несколько резиновых прямоугольников, обнялись и стали жевать свое детство.
Потом достали бутылку дорогой водки, три рюмки и выпили за Костю Крынкина. Он попал на войну, хотел быть героем, но в первом же бою их роту накрыл так называемый «дружественный» огонь. Свои что-то напутали, залп и… от двух десятков мальчишек ничего не осталось. Ничего. Фрагменты тела в запаянном гробу. Это все, что получили мама и папа Кости Крынкина. Все.
Военком, смотря в сторону, сказал: «Погиб как герой».
Бандит Гриша Зайцев взял на содержание Костину жену, ребенка и его нищих родителей. Государству тогда было не до них.
Помянули, собрались уходить и тут Болт неожиданно спросил:
– Заяц, я вот до сих пор не могу понять, на фига ты тогда, соврав, сказал «честное Ленинское»? Если бы все-таки раскрылось, тебя бы Янина за одно это выгнала.
