Губы ее задрожали, глаза заблестели и наполнились едва сдерживаемыми слезами, но Даноли гордо задрала подбородок и, резко хлопнув своим перламутровым хвостом по воде, исчезла в темной водной глади.
Я же стояла, как громом поражённая. Мысли разбегались и путались, вопросы наслаивались один на другой. Зачем, зачем это императору? Что я такого ему сделала или может услышала, что он решил избавить меня от этих неугодных ему воспоминаний?
Увидев мое озадаченное и расстроенное лицо, Вильгельм сделал пару шагов ко мне, но был остановлен моей поднятой ладонью в предупреждающем жесте.
- Послушай, дорогая, милая, хорошая, родная Эвочка! - интересное начало, подумалось мне. - Я желаю тебе только добра.
- Да неужели?
- Поверь же мне! Ты мой свет, моя жизнь, моя муза... Я полюбил тебя с первой секунды, как только увидел в доме у Дара.
- Какой замечательный друг... еще один...
- Дай же мне сказать! - с раздражением чуть не вскричал император. Но не смог повысить на меня голос, хотя было видно, что ему очень этого хотелось. Ведь при каждом его повышении интонации хотя бы на пару тонов, Энже в его руках начинала недовольно кряхтеть. И мужчине приходилось стараться говорить тише и спокойнее. Моя ж ты девочка!
- Я сделал это для тебя, чтобы ты не страдала и не плакала по ночам. У меня сердце в клочья разрывалось от твоих слез и всхлипов, твоя подушка каждую ночь напитывалась горькими слезами, а я слушал под дверью и не мог помочь. В одну ужасную ночь, когда ты прорыдала несколько часов к ряду и уснула на полу, я не выдержал и отнес тебя к озеру. Я очень хотел помочь тебе! Так же нельзя убиваться всего лишь по детям! Вот сейчас ты растишь маленькую дочь, завтра можешь родить еще одного ребенка, а послезавтра вообще стать счастливой мачехой двадцати прекрасным девочкам!
- Что-о-о! - тихим разъяренным шепотом прокричала я в бешенстве. - Каких детей я должна была забыть?
Во мне все клокотало от ярости и злости. Я хотела в эту секунду его убить. Как же он вовремя прикрылся младенцем. Энже спасла его от физической расправы, а то бы его прекрасная модельная физиономия знатно была бы расцарапана моими ногтями.
- У тебя осталось двое детей в прошлом твоём мире. И муж.
- Сколько?
- Двое!
- Нет! Сколько им было лет, когда Дариус меня выкрал из моего мира?
- Одному около десяти, я точно не знаю. А второму полгода... - и попятился от меня благоразумно. Понял, гад, что даже Энже на его руках не спасет от моей бешеной злости. - Эва, милая, подожди, что ты делаешь?
Я медленно наступала на него. Осторожно и бережно забрала из его рук малышку, с интересом наблюдающую за нами, развернулась и пошла в сторону виллы.
- Эва, дорогая! Подожди, не уходи так, пожалуйста. Давай поговорим, все обсудим, - летело мне уже в спину.
- И поговорим! И обсудим! И всё-всё выясним. Обязательно. Вот только сейчас малышку отнесу в дом и поговорим. Так поговорим, мало не покажется никому из вас двоих. Идите за мной, глубоконеуважаемый император Вильгельм, как вас там, сто тысяч раз проклинаемый!
Войдя в дом, отдав драконочку кормилице с нянечкой и дождавшись пока они скроются на втором этаже, а потом и еще немного подождав для надёжности, я громко закричала:
- Дариус, муж мой ненаглядный! Выходи трус несчастный, я видела, как ты спрятался в своем кабинете! Ты нам нужен, срочно! Иначе на одного друга у тебя станет меньше и тебе придется занять такой ненавистный тобою пост императора внепланово! - вещала я вкрадчиво и совершенно спокойно, но император все равно почему-то отодвинулся от меня подальше и присел в самом дальнем углу гостиной на маленький диванчик, поближе к выходу.
- Любовь моя! Я ни при чем! Я сам узнал совсем недавно, - начал оправдываться маг прямо с порога.
- То есть, когда крал меня, то не знал, что у меня есть двое детей?
- Знал, - твердо произнёс Дариус. - И сделал бы это ещё сто тысяч раз, если бы пришлось. Ради того, чтобы почувствовать и пережить то необъятное счастье рядом с тобой.
После его слов я отвернулась от местного мужа и обратилась к императору:
- Вильгельм, верните мне память, я хочу восстановить свои воспоминания о детях, о своих чувствах, о своей материнской любви! А ты, великий маг времени, - вернешь меня домой! И почему я не чувствую в себе никаких отголосков материнской любви?
- Эва, доро...- но увидев мой предупреждающий взгляд, император осекся и уже продожил без всяких нежностей. - Сожалею, но полностью твои эмоции и вся глубина чувств уже никогда не сможет вернуться. Их можно приобрести только заново, полюбить тех детей снова, познакомившись и узнав их получше.
- В смысле заново? Вы хотите сказать, что я не помню собственных детей, как носила их девять месяцев, как в муках их рожала, как любила их? Я не понимаю, я их не вспомню, никогда?
- Вспомнишь, милая, вспомнишь. Вилл не пугай мою бедную жену! - строго обратился Дариус к императору. - Ты принес зеркало?
- Принес, вот оно, - Вильгельм достал из кармана небольшое зеркальце в серебряной оправе и протянул мне, сидящей на диване и пребывающей в тихом шоке и недоумении. Когда же это закончится? Сколько можно преподносить мне неприятные сюрпризы в этом чертовом мире. Сколько можно испытывать меня на прочность? Я ведь слабая, хрупкая, беззащитная женщина. Тяжело вздохнула, вытерла тыльной стороной ладони щеки от слез и взяла зеркальце в руки. Оно тут же ожило и явило мне мальчика лет десяти, который молотил с остервенением грушу под проливным дождем возле гаражных ворот. По щекам его текли такие же горькие слезы, как и у меня. И глаза его были точь в точь, как мои. Яркие, зеленые, с длинными загнутыми черными ресницами. Какой красивый мальчик... Мое сердце подпрыгнуло к горлу и резко бухнуло в самые пятки, когда он крепко сжал губы и процедил зло, с отчаяньем одинокого несчастного ребенка:
- Мама, мамочка, родная, за что же ты так с нами?
И после этих слов несколько сильных ударов по груше, со злостью, с ненавистью, с остервенением. Он был оголен по пояс, хотя на улице явно уже не лето. На деревьях кое-где еще оставалась редкая пожухлая листва, небо затянуто тяжелыми темно-серыми тучами, порывы ветра треплют его вихрастую темную макушку, но он словно не замечает враждебно настроенную погоду и продолжает колошматить грушу, тихо приговаривая себе под нос:
