Я забыла папин номер.
Я потеряла Марка и Егора.
Я осталась одна посреди незнакомого леса.
Я не знаю, что делать дальше.
- Я забыла... - на этот раз хрип сорвался, и я разрыдалась.
Завалилась обратно на камни и завыла, вцепившись зубами в запястье, чтобы криком не ранить саднящее горло.
- Ой, Боже ты мой! - на плечи легли чужие руки и попытались перевернуть.
Сделать это было не сложно, обессиленное тело казалось желейной массой. Кажется, появись сейчас тут люди Максима Акимова, я бы даже сопротивляться не стала.
- Ой, девка, - старушка обладала неожиданной силой. Она перевернула меня, прижала к себе и крепко обняла: - Как же тебя потрепало то так, бедовая?
От нее пахло травами и старостью, а от меня дождем и жаром. Я обнимала совершенно незнакомую мне пожилую женщину посреди незнакомой деревни, и не знала, что теперь делать. Где-то на подкорке сознания я понимала, что папин номер обязательно вспомнится, что это просто временный сбой в разуме, вызванный болезнью. Но ощущение, что я потеряла последнюю надежду не уходило.
Я была в отчаянии.
- Евгенич! - старушке совсем не шел такой зычный голос: - Где ты шляешься? Помрет же девка!
Её запах стал менее ощутимым. Меня оторвали от пожилой женщины и подняли на руки.
- Откуда вы только понаприехали такие? - сквозь зубы басил чей-то незнакомый голос: - Одного целый день откачивал, а тут на тебе - еще подарок...
Скрипнула дверь, солнечный свет прекратил резать закрытые глаза, и вокруг стало темно.
- Я забыла… - еще раз всхлипнула я и снова заснула.
46
Сон отпадал кусками, постепенно. Я то приоткрывала глаза и щурилась на ослепляющий свет, то падала обратно в темноту, а потом снова всплывала обратно. И так раз за разом. Ничего толком рассмотреть не могла, только замечала, как над головой ходят тени. Хотела уцепиться хотя бы за одну из них, но совсем не было сил, и я снова засыпала. Кажется, прошло не меньше суток, прежде чем я смогла, наконец, открыть глаза и осознать, где нахожусь.
Маленькая комнату заливал яркий свет только просыпающегося солнца. Щурясь на его лучи, я огляделась. Большое окно в толстой деревянной раме, яркие занавески с подсолнухами, два стеклянных шкафа, внутри которых нестройными рядам стоят баночки и пачки с медикаментами, острый больничный запах, смешанный с ароматом влажного дерева, еще одна кушетка, а на кушетке человек.
Сначала подумала, что у меня снова начался жар. Человек лежал на боку, спиной ко мне, но я слишком хорошо помнила эту темную ветровку, порванную на локтях. Я лично ставила на ней заплатки в сторожке лесника.
- Марк… - попробовала было позвать вслух, но вместо голоса из груди вырвался лающий кашель.
С каждым вдохом он все усиливался, и в конце концов я начала задыхаться. Попыталась было встать, но повалилась обратно и только сейчас заметила, что в вену вставлена иголка, а рядом с кроватью стоит капельница.
Конечно, человек проснулся, а вместе с ним и проснулась, казалось, умершая надежда. Ермилин вздрогнул, будто его ошпарили кипятком, и развернулся ко мне. Потом чертыхнулся и прямо босиком вскочил на пол.
- Ася? – позвал он меня, - ты в порядке?
А я даже кашлять на секунду прекратила, в ужасе уставившись на разбитое лицо парня. Огромный синяк багровел на левой скуле и задевал подбородок, бровь с пирсингом разбита, на губе широкая трещина с тремя швами, а правый глаз покраснел и заплыл опухшим веком.
- Ты в порядке? – снова спросил Ермилин.
Он опустился на мою кушетку и нервно протянул подхваченный с прикроватной тумбочки стакан воды:
- Пей, давай.
Теплая жидкость смягчила резь в горле. Кашлять я почти перестала, но теперь беззвучно глотала слезы, с ужасом рассматривая Марка.
- Что... - слова проглатывались вместе со слезами и никак не хотели выходить: - Что с тобой случилось?!
Ермилин забрал у меня из рук стакан, поставил его обратно на тумбочку, а потом крепко обнял. Я прижалась к нему и расплакалась. Грязная куртка собирала мои слезы, а всхлипы тонули и глохли в её складках.
- Тихо-тихо, - Ермилин гладил меня по спине и волосам и все утешающе бормотал на ухо. - Ася, тише. Успокойся, все нормально.
- Что произошло? Марк?
Но плакала я так сильно, что казалось, начни мне сейчас Ермилин что-то рассказывать, я просто не пойму. Пришлось парню еще несколько долгих минут постоянно повторять «Тише, Ася, все хорошо», прежде чем истерика, наконец, устало отступила.
А на ее место пришло отчаяние.
- Я потеряла его...
Ермилин замер. Медленно отстранил меня, продолжая удерживать за плечи, и заглянул в глаза. Он ждал, что я скажу дальше, а я едва находила слова.
- Я потеряла Егора, - чувство вины сжимало сердце, а горечь от произносимых слов физически ощущалась на языке: - Марк, я не смогла за ним уследить. Он...
- Успокойся, - Ермилин легко встряхнул меня и нахмурился.
- Я не знаю, где он... - меня снова пробрал кашель.
Марк перегнулся, забрал отставленный на тумбочку стакан и протянул мне:
- Пей.
Я послушалась.
- Успокойся, слышишь? - парень отобрал опустевший стакан, когда я едва не раскрошила его на стучащих зубах. – Ася, давай уже, соберись.
Собраться удалось не сразу, но я очень старалась. Лишь спустя минут пятнадцать я смогла, наконец, окончательно осознать, что мне ничего не снится - Марк действительно сидит рядом. Парень тем временем осторожно рассказывал, как попался людям Акимова в деревне, и как те пытались выбить у него, где находится Егор. Ермилин пытался сопротивляться и бежать, но толку не было – слишком много противников.
То, что парень старается быть кратким и сглаживать углы непростого рассказа, чтобы я не волновалась, было слишком очевидным. Вот только мой взгляд цеплялся за все новые раны. Марку досталось очень сильно. Сейчас, когда он сидел всего в паре сантиметров, я заметила свежие швы не только на губе, но и рядом с ухом, и на подбородке, а синяки были почти черными.
Запах медикаментов, сильнее ударил в нос. Я нервно всхлипнула, подняла руку и едва заметно прикоснулась к багровой коже на скуле:
- Очень больно?
Марк только фыркнул и криво усмехнулся:
- Шрамы украшают мужчину.
Прозвучало даже гордо, но сдержаться, чтобы не поморщиться от боли, парень так и не смог. Что-то подсказывало мне, что так "красиво" выглядело не только его лицо. За шиворот футболки уходил кусок пластыря, а на запястье виднелся бинт. Даже представлять не хочу, что там под одеждой. Наверное, на теле ни одного живого места не осталось…
