Но теперь... Теперь предстояло нечто совсем иное! Одно дело — разбойники, нападающие на торговый караван, а совсем другое — разбойники, отважившиеся напасть на город! Ну да, что верно, то верно — не таким уж большим и богатым городом была Аччера, ведь она стояла так далеко от берега моря на совсем маленькой речушке, но все-таки ее окружала стена, и ее жители знали, как пользоваться арбалетами — знали не хуже других!
Но почему Джанни думал о горожанах так, словно их уже не было в живых?
Он скакал верхом, время от времени в тревоге поглядывая на мулов, навьюченных товарами отца. Возницы поторапливали животных негромкими окриками, боясь шуметь больше, чем нужно. У Джанни похолодело в груди при мысли о том, почему возницы так себя ведут. Что бы за разбойники ни подожгли город, они могли находиться где-то поблизости — быть может, даже в самой Аччере! Джанни проверил, легко ли вынимается из ножен меч, снял арбалет с крючка на седле. Пусть он был новичком в торговых делах, но зато оружием владел на славу. Это было необходимо любому торговцу в стране, где разница между торговцем и воином была не так уж велика — просто каждый был волен выбирать, чем зарабатывать на хлеб.
Линия на горизонте постепенно превратилась в стены Аччеры, а в стене была брешь! Казалось, будто великан вырвал кусок из стены огромными зубами — великан, которому не было дела до несчастных, валявшихся вокруг дыры. Некоторые трупы лежали, перевалившись через разлом, их онемевшие пальцы все еще сжимали копья. Джанни придержал коня, поднял руку, дав знак своим людям, и весь караван замедлил ход. Нет, здесь похозяйничали не оголодавшие крестьяне, явившиеся в город за куском хлеба, — здесь поработали мастера своего дела. Кондотьеры.
Мулы протестующе заржали, почуяв кровь, но возницы погнали их вперед — они знали толк в этом деле. Вскоре они, соблюдая предельную осторожность, преодолели пролом в городской стене. Джанни бросил взгляд на погибших жителей Аччеры и тут же отвел глаза, не в силах смотреть. До сих пор ему лишь раз довелось видеть мертвецов, когда Пироджии пришлось драться с обитателями соседнего города Любеллы из-за того, что пироджийский граф вздумал обвинить любеллийского купца в совращении его дочери. Дрались недолго — ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы удовлетворить оскорбленное самолюбие графа. При этом погибло двенадцать человек, и все ради того, чтобы оправдать беременность высокородной распутницы. Джанни до сих пор гадал, кто же был ее любовником на самом деле.
Караван медленно ехал по главной городской улице, между стоявшими по обе стороны глинобитными, выкрашенными бежевой краской домами под красной черепицей. Торговцы опасливо оглядывались по сторонам, держа наготове арбалеты. Из-за одного занавешенного окошка послышался плач, и Джанни тут же захотелось найти того, кто плакал, утешить и ободрить, но он понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя — сейчас, когда где угодно могли затаиться враги. Потом он увидел мертвую женщину — юбка была задрана выше талии, а лиф разодран, увидел лужу крови, и ему сразу расхотелось спешить и утешать кого-то — он понял, что не найдет нужных для утешения слов.
Они ехали по городу, вздрагивая от каждого звука. Джанни видел разбитые двери и ставни, но ни один дом не горел. У него возникло нехорошее подозрение относительно того, где именно он увидит пожар, и сердце его болезненно сжалось.
Что-то шевельнулось в тени, и с полдюжины арбалетов тут же развернулось в ту сторону, но это оказался всего-навсего старик. Он опирался на клюку, лицо его было искажено страданием.
— Не бойтесь, господа торговцы, — сказал он. — Мерзавцы ушли.
Джанни нахмурился, подавив желание выругать старика. С рассеченной брови того стекала струйка крови — это означало, что ему досталось в сражении, а огромный кровоподтек на левой щеке свидетельствовал о том, что, даже будучи калекой, он храбро бился, защищая свое семейство — бился, покуда были силы.
Антонио спросил:
— Кондотьеры?
Старик кивнул.
— Шайка Стилетов, судя по нашивкам. — Он указал вперед. — Там полегли те, с кем вы приехали торговать. Не сказать, правда, что у них осталось, что вам предложить.
Антонио кивнул, посмотрел в ту сторону, откуда к небу вздымался черный дым.
— Благодарим тебя, добрый горожанин. Мы вернемся и поможем, чем сумеем.
— Тогда и я отблагодарю вас, — чуть насмешливо кивнул старик. — А пока, я понимаю, вам нужно посмотреть, как там ваши.
Джанни сдвинул брови, подавив желание сказать о том, что сеньор Лудовико и старый приказчик Ансельмо — всего лишь соратники по торговым делам, а никак не родственники, но он понял, что имел в виду старик. Аччера была крестьянским городком — товары сюда привозили в обмен на продовольствие, и для крестьян торговцы были представителями другого сословия.
Свернув за угол с единственной широкой улицы, караванщики увидели слева поток, хлещущий из-под водяных ворот, а справа — горящие руины склада.
— Западный край еще цел! — прокричал Джанни. — Скорее! Может быть, они еще живы!
Он поспешил вперед. Вся его осторожность улетучилась после заверения караванщиков, что кондотьеры из города ушли. Более опытный Антонио рявкнул на возниц, и те, схватив арбалеты, принялись усердно озираться по сторонам.
Сказать, что западный край склада еще цел — это было большим преувеличением. Крыша обрушилась, а главное стропило, упав, прихватило с собой половину стены. Но огонь еще не добрался до покосившегося дверного проема, где лежало чье-то безжизненное тело, и до угла, возле которого скрючился еще один человек. Спешившись и бросившись к складу, Джанни почему-то отметил, что оба одеты слишком просто — не в камзолы, а в просторные полотняные рубахи и штаны. Рубахи несчастных были залиты кровью. Он опустился на колени возле того мужчины, тело которого лежало в дверях, увидел на его шее глубокую рану и лужу крови на земле, Джанни замутило, и, чтобы унять дурноту, он встал и поспешил к другому несчастному. Опустившись рядом с ним на колени, он увидел, что рубаха на груди бедняги залита кровью, но грудь его едва заметно вздымается и опадает. Джанни перевел взгляд на лицо раненого, увидел, как ставшие землистыми губы дрогнули, зашевелились. Раненый пытался что-то сказать.
— Это Лудовико, — сказал опустившийся рядом с Джанни на колени Антонио и поднес флягу с бренди к губам несчастного. Ему удалось влить немного спиртного в рот раненого, тот закашлялся, но открыл глаза, и взгляд его дико заметался.
— Я Антонио, — поспешно проговорил старик. — Синьор Лудовико, я Антонио, вы меня знаете, мы с вами частенько торговали!
Лудовико уставился на Антонио, губы его растянулись, сжались, и наконец он еле слышно вымолвил:
— ан... Анто...
— Да-да, Антонио. Любезный синьор, что тут случилось?
И зачем только этот старый олух спрашивает, когда и так все понятно? Но тут Джанни понял, что только так старик мог хоть немного успокоить Лудовико, подбодрить его.
