— Она права, — мягко ткнулась в моё плечо Славка. Оглушённый этим вопиющим заявлением и грохотом обвинений, я даже не слышал, как она подошла. — Я, пожалуй, пойду.
— Куда? — резко развернулся я. — Слав, нет! Слав, как бы это ни прозвучало…
Она покачала головой, давая понять: не надо оправдываться — она своего решения не изменит.
— Так вот она значит, какая, твоя фам фаталь Владислава Орлова? — хмыкнула Полина, рассматривая её с нескрываемым презрением, пока Слава одевалась. — Кто бы мог подумать, что это её имя ты шептал ночами. Что это из-за нёё, — брезгливо скривилась она, — ты женился на мне.
— Полина, заткнись! — я стиснул зубы и стукнул кулаком в дверь. — Всё, что ты могла сказать, ты уже сказала. Всё что могла испортить — испортила. Не смей! Ты — бросила меня.
— Я бросила тебя, потому что никогда была тебе не нужна. И не надо меня затыкать! Ни моя любовь, ни верность, ни преданность тебе не были нужны. Ты хотел только ребёнка. Это всё, чего ты хотел от меня. Чего, увы, я не смогла тебе дать. Хотя ребёнка ты всё равно получил. И, когда ты его получил, я стала тебе не нужна совсем.
— Господи, какую херню ты несёшь, — покачал я головой. — Ты вообще в своём уме?
Выглядела она сейчас точно как выпускница дурдома.
— О, да, в своём. И я всего лишь говорю правду, Рим, — горько усмехнулась Полина. — Нравится она тебе или нет. С того дня как у тебя появилась дочь, — она повернулась к Стешке, что удивлённо рассматривала её заплаканными глазками, сидя у отца на руках. Он тоже не смог усидеть, вышел. — Я была нужна тебе только как приложение к ней. Бесплатное приложение, что вставало ночами, чтобы её кормить. Одевало, убирало дом, гуляло с собакой, готовило на всех еду. И мне никто не помогал.
— Тебе не стыдно? — покачал я головой, не веря своим ушам.
— А почему мне должно быть стыдно? — хмыкнула она. — Это тебе должно быть стыдно, благородный непогрешимый Рим. Вот пусть твоя любимая женщина, — выплюнула она через губу, — услышит правду о святом Риме, спасителе несчастных и обделённых. Мне никто не предлагал частных яслей. Ни ты, ни твой отец не тропились меня подменять бессонными ночами. И друзья не предлагали свои услуги с еженедельным дежурством. Нет, ради меня никто так не старался. Я колотилась одна, как могла. Никто не собирался облегчать мою жизнь. Я же мать. Я должна. Да, Стефания? Стефания! — передразнила она. — Мне даже имя поменять не разрешили.
— Таков порядок, Полина. Так её зарегистрировали!
Но она меня словно не слышала.
— Хотя зачем? Если бы не это вышитое на одеяльце имя, знаешь, как бы ты её назвал? Слава! — она засмеялась. Истерически. Визгливо. Совершенно невменяемо. — И мальчика бы тоже назвал Слава. Очень удобно, да? — Полина повернулась к Славке, а потом снова ко мне. — Для тебя же всю жизнь существует только одно имя. И одна женщина!
— Прости, Рим, — взялась Славка за ручку входной двери, у которой я стоял, ошалевший, раздавленный, практически размазанный, — я пойду.
— Слав, — я взял её за руку, но она мягко отстранилась.
— Всё это правда не моё дело, и для меня слишком, — покачала головой. — Прости.
Батя мой Рамзес!
Как же хотелось стукнуться лбом в стену. Со всей силы.
Или стукнуть об неё чёртову Полину.
— Я позвоню? — выбежал я проводить Славку до такси.
Она посмотрела на меня и ничего не сказала.
скромнее всех на свете сердце
оно не рвётся прочь из рук
наружу просится тихонько
тук тук
Глава 24
Она ничего не сказала.
Не ответила ни на один мой звонок за два дня. Не прочитала ни одно сообщение.
И я бы всё бросил и поехал. Но у Стешки поднялась температура, а Полина…
Полина выпила всю кровь и ушла в гостиницу.
Два дня с больным ребёнком на руках показались вечностью.
Адом, где в горячечном бреду я метался от столика с лекарствами к телефону, блуждая от недосыпа между сном и явью и, если держался, то только потому, что «кто, если не я».
— Ты вообще представляешь, как это прозвучало? — прохрипел я Князеву тихо, чтобы не разбудить забывшуюся тревожным сном Стешку, и упал без сил лицом на стол в кухне, пока варился кофе.
— Что всё это время за Славкиной спиной ты собирался вернуть Полину? — так же тихо ответил Князев. — Ты не сказал ей?
— Что не сказал?! Сказал, что развожусь. Что хочу удочерить Стешку.
— Но это же был просто один из вариантов, самый простой и безболезненный, тот который озвучила Полина.
Я выдохнул как сдыхающее чудовище, издающее последний вздох.
— Зачем ты сказал, что она должна отказаться от родительских прав? Ты же понимаешь, что если она это сделает, то никогда не сможет усыновить никакого другого ребёнка. Ей и тридцати нет, у неё вся жизнь впереди. А я словно предложил поставить на ней крест. Конечно, она слетела с катушек.
— Она слетела с катушек из-за Орловой. А про отказ от родительских прав она сама предложила, Рим. Сама, — тихо взвыл Князев. — Я бы и не заикнулся о подобном. Но она, видимо, или уже проконсультировалась у адвоката, или в принципе интересовалась вопросом, в интернете почитала. По телефону она вела себя вполне адекватно.
— Адекватно? — поднялся я и закрыл лицо руками. — Слышал бы ты какой грязью она нас полила. Чего только ни наговорила! При Славке. Славке! А когда та уехала, ещё и отцу. Про себя я молчу. Вот ведь воистину: если хочешь узнать человека — подай на развод.
— А ведь мы хотели, как лучше, — вздохнул Князев. — Хотели мирно, по-людски. Договориться.
— Договорились, — выдохнул я, опуская руки. — Ребёнок уже заболел. Батя на валидоле. Славка не отвечает. Командор да и тот в угол забился, словно в чём-то виноват. А у меня одно кровожадное желание — придушить эту дрянь. А лучше отмотать время назад на тот проклятый день, когда она подошла ко мне у тебя на вечеринке и ответить «Нет, я не танцую». Гейм овер!
