— Сказала, что не собирается больше сидеть в этом дурдоме и…
На отцовский вопрос ответила снова одна из девочек.
Температура снова понизилась…
— Олеся…
А когда Самарский обратился к ассистентке по имени, вроде бы спокойно, но уже полноценно требовательно, та не выдержала…
— Я не знаю, как так получилось, Ярослав Анатольевич! Не знаю! Они все тут были. Девочки играли спокойно. Лиза сидела в кресле. А потом они начали кричать… Поделить куклу не могли… Ну я и побежала к ним, а Лиза… Я не видела, как она ушла! Не видела, честно! И я уже попросила! Ее ищут! Я просто не могла их ост…
— Спокойно.
Самарский перебил, понимая, что ничем, кроме истерики, это сейчас не закончится… Повернулся к дочкам…
— Ну чего ты, па? Вернется…
Одна из которых ответила, легкомысленно передергивая плечами, а вторая улыбнулась, кивая…
И вроде бы действительно, чего это он… А внутри-то холодеет. Всегда холодеет…
— Давно ушла? — поэтому он снова оборачивается, спрашивает у начавшей всхлипывать Олеси…
— Н-нет… М-минут д-десять… К-как… Д-девочки на рецепции г-говорят, что к лифтам точно н-не… П-подходила… Н-на… Эт-таже…
— Ясно.
Ярослав выслушал, кивнул, вытащил из кармана телефон, открыл телефонную…
— Ты ее набирала? — снова спросил у Олеси, изо всех сил старавшейся выровнять дыхание…
— Д-да… — но получалось так себе. — Н-не б-берет…
— Вредина потому что… — с дивана донесся новый комментарий, который Самарский проигнорировал, а Высоцкий позволил губам дрогнуть в улыбке. Вот вам и счастье отцовства. Родишь на свою голову. А потом бегай, ищи по этажам… Вредина потому что…
— Алло, Елизавета, — Ярослав держал несколько десятков секунд телефон у уха прежде, чем произнес. Одновременно строго и облегченно.
Поняв, что шеф дозвонился, Олеся не выдержала — позволила из груди вырваться всхлипу-вздоху, а малышня на диване зашумела: «кому-то кранты»…
— Ты считаешь, это нормальным? Ты где вообще?
Самарский задавал вопросы, и Корнею было очевидно — пытается подобрать слова, ведь просятся другие.
— В туалет я пошла, папочка. В ту-а-лет. Понимаешь?
И если сам Самарский слушал ответ в трубке, то остальные люди в приемной отрывистое, будто уставшее даже от неуместной отцовской резкости «в ту-а-лет» слышали сначала из коридора, а потом и из арки, ведущей в приемную…
Самарский и зашедшая девочка скинули синхронно… Уставились друг на друга одинаковыми взглядами…
Олеся затихла, девочки на диване продолжали хихикать, Корней же…
Прошелся взглядом по знакомой руке, державшей в своей девочкину, до плеча… И выше по шее… По подбородку, губам, до глаз… Которые сначала блестят улыбкой, смотрят на Самарского, будто не ощущая напряжения, и лишь потом стреляют в сторону… Словно почувствовав…
— Ой… — Аня не сдержала возглас, тут же опуская взгляд в пол…
— Ты ничего сказать не хочешь, Елизавета? — Но никому, кроме Корнея, до этого, кажется, дела не было. Самарского больше интересовала дочь. Он спросил, продолжая смотреть с прищуром… И получая такой же взгляд в ответ.
— Хочу. Хочу… — только девочка пока явно проигрывает… Но старается. Сжала сильнее руку Ани… Зачем-то… Посмотрела на нее… Получила будто подбадривающую улыбку… — Извини…
И выдохнула… Не что-то колкое, язвительное, что можно было вменить отцу в вину, а просьбу простить. Явно удивив этим всех.
Потому что Самарский, готовившийся к ближнему бою, замер, прищурившись, сестры бунтарки обернулись, глядя недоверчиво, Олеся перестала всхлипывать… Аня улыбнулась чуть более очевидно, смотря сверху на детскую макушку… А Корней на нее… И видел еле заметные розовые пятна на скуле… Смущенная. Но довольная.
— Неожиданно.
После паузы Самарский вдруг резюмировал, переводя взгляд с дочери на девушку.
— А вы…
— Это Аня. Она стажер. — Но прежде, чем Ланцова успела произнести хоть слово, за нее ответила Самарская. — И если я когда-то еще приеду в эту твою контору. То прошу сразу вести меня к ней. Договорились?
Видимо, решив, что «извини» отцу хватит с головой, девочка быстро «переобулась», переходя к условиям. И снова детская бровь взлетела вверх, Лиза с неподдельной требовательностью уставилась на отца.
Который… Тоже, кажется, не ожидал.
— А Аня не против, чтобы ты…
Попытался «съехаться». Но Аня не могла поставить девочку в неловкую ситуацию, поэтому тут же заверила:
— Я не против… — вскидывая на Самарского взгляд. И это… Как ни странно, было проще, чем с Высоцким. Который продолжал стоять в нескольких шагах, без стеснения ее разглядывая… И наверняка ведь понимал, что смущает. Он всегда все понимает, а все равно…
Владелец ССК был приблизительно одного роста с Высоцким, будь Аня без каблуков, пришлось бы запрокидывать голову, а так — только приподнять… И сразу понятно, в кого у Лизы такие глаза. И характер, кажется…
— Спасибо вам.
Самарский произнес, подтверждая слова кивком.
— Не за что. — Аня ответила, мягко улыбаясь.
— Ну вы тут разбирайтесь, а я в кабинет пойду. Там свободно?
Не особо-то ожидая ответа, Лиза отпустила Анину руку, реализуя угрозу… Вслед за старшей в отцовский кабинет понеслись и младшие…
— Я действительно ее в туалете встретила. Сказала… Маленькие шумят, мешают…
Аня понимала, что может ничего не говорить, но решила, что это важно. Произнесла мягко, все так же предпочитая смотреть на Самарского, а не Высоцкого.
Но себя ведь не обманешь. Поэтому четко фиксировала, что последний блокирует телефон, прячет в карман, делает шаг к ним…
— Вы давно у нас стажируетесь, Аня? — думала, что Самарский никак не отреагирует на ее замечание, скорее тут же ретируется или переключится на Высоцкого, с которым тем у него объективно больше. Но он не сдвинулся с места, посмотрел на Аню внимательно, задал неожиданный, как ей показалось, вопрос…
— Недавно. Только начала, считайте…
На который Аня ответила честно, прекрасно понимая, что это чистая формальность. И ее ответ интересует владельца ССК условно.
Но Самарский снова удивил.
— Нравится? — спросил, продолжая смотреть в лицо. Так же, как всегда делает Высоцкий. Только в отличие от взгляда последнего, этот не доводит до разрыва сердца.
— Очень, — девушка улыбнулась, продолжая ощущать взгляд Высоцкого, будто зуд под кожей… И так хотелось посмотреть в ответ… И так очевидно было — стоит сделать это, как лицо тут же станет совсем красным, да и голос наверняка сорвется. А вызывать подозрения у Самарского было нельзя. Ане казалось, Корней этого не хотел бы. Непонятно только, зачем же сам так пристально смотрит?
