Сама же встряла в какие-то неправильные, слишком серьезные и непонятные для нее взрослые игры… И как выпутаться — не знала.
После возвращения из ССК, Аня не рассказала Зинаиде ни об одном из произошедших разговоров. Страшилками Высоцкого пугать не хотелось, а предложение Вадима… Даже озвучивать было стыдно. Очевидно, что Зинаида будет против. Она всегда против подковерных игрищ. Все должно быть честно и прозрачно. И сама так жизнь прожила, и внучку тому же учила.
Аня же… Очень хотела спасти дом. И совершенно не доверяла Вадиму. Который не просто так взял телефон. Благо, не звонил, но пару раз писал.
«Ну что, кудряшка? Подумала?»
.
Получив первое сообщение, Аня почувствовала, как бросает в холодный пот. Долго не отвечала, а каждый раз, когда возвращалась к тому, что рано или поздно придется — испытывала страх сделать что-то не то. И… Честно говоря, почему-то чертовски тянуло позвонить не Вадиму, а Высоцкому. Пусть снова думает, что она глупая. Пусть… Но он ведь подскажет. Ему почему-то верить легче.
«Я позвоню, когда решу»
.
Ответ Аня набирала дрожащими пальцами, и дальше тоже долго тряслась. Будто уже совершила ошибку и остается только ждать, когда цепная реакция приведет к полному краху.
Высоцкий сказал, что ждет их ответа по дому до конца лета, довольно красочно описал перспективы в случае, если они не согласятся продать его ССК. Сам он на связь не выходил. Ни насчет дома, ни насчет стажировки. Вполне возможно, просто забыл о своем обещании, и Аня не могла его в этом винить. В конце концов, какая к черту стажировка, если она раздумывает над тем, чтобы согласиться на предложение его помощника и поучаствовать в какой-то подставе?
Но это ведь спасет дом, правда? Или все же нет?
— Нют, я тут подумала… — Аню снова начало засасывать во все те же мысли, но на сей раз тихий голос бабушки быстро вернул в реальность. Слишком Зинаида говорила неуверенно…
Аня немного нахмурилась, заглядывая в лицо, дыхание затаила… Понимала, о чем речь пойдет. И не знала уже — боится этого или хочет.
— Что?
— У нас ведь деньги есть сейчас. Те, что на окна откладывали, и твои… Гонорарные… — видно было, что слова даются непросто, и даже попытка внучки улыбнуться не больно-то помогает. «Гонорарными деньгами» Зинаида считала в частности и «сдачу» с телефонной компенсации от Высоцкого. Рассказать, как все было на самом деле, Аня так и не смогла. Благодаря этим деньгам сумма, которую Аня отдала бабушке, стала практически космической. И будь Зинаида чуть более дотошной — легко вывела бы внучку на чистую воду, но она привыкла доверять. И учила доверяться. Как самой казалось, хорошо учила…
— Есть…
— Может мы…
— Говори, ба…
— Может ну его… Дом этот? — Зинаида вскинула на внучку взгляд, даже улыбнулась, сказала решительно.
— Ба… — Аня же застыла, разом растеряв все слова.
— Ты послушай, родная. Я долго думала. Я очень люблю его. Тут дедушка наш — в каждом гвоздике. Тут твое детство. Тут моя старость. Тут душа моя навечно. Но мы не справимся, боюсь. Не справимся, Ань, — слова давались Зинаиде очень сложно. Она долго и тяжело шла к этому разговору. Через бессонные ночи. Через тихие слезы. Через страх. Иногда даже отчаянный. Но нельзя просто закрывать глаза на правду, надеясь, что обойдется. В этом Высоцкий, несомненно, был прав.
— Да ну чего ты, ба? Как это не справимся?! — увидев, что бабушкины глаза блестят, Аня попыталась поделиться вдруг возникшим у самой энтузиазмом. Взявшимся ниоткуда. Который в никуда же и уйдет скорее всего. — Все мы справимся! Ты правду говоришь — деньги есть, и окна можем уже заказать, и двери поменяем, а в следующем году крышу сделаем. Котел новый поставим. Осенью не будем уже… — Аня залепетала, изо всех сил пытаясь отстроить их песочный мечтательный замок планов, который медленно рушился, ведь Зинаида отчаянно теряла веру в него.
— Послушай меня, ребенок. Пожалуйста, не перебивай только, я и сама собьюсь. У меня есть доверенность от Анфисы на ее часть. Я узнавала у юриста — он сказал, что задержек не будет — мы сможем продать дом. На те деньги, что скопились — ремонт сделаем в квартирах, хоть какой-то, и действительно попробуем сдать… Это хорошее предложение…
— Но ты же не хочешь, бабушка! Я же знаю, что ты не хочешь…
— Я хочу, чтобы не получилось… — Зинаида надеялась, что удастся сказать разом и твердо. Но, к сожалению, чтобы уметь так — нужно родиться человеком без сердца. — Чтобы не получилось, что я умру, а ты одна будешь за дом воевать, понимаешь? — поэтому закончила она уже шепотом, видя, что не только ее глаза начинают блестеть, но и Анины.
— Ну глупости ведь, ба! Глупости! Не говори такого!
— Это жизнь, Нют. Мы не вечны. Я так и вовсе. Ну сколько я еще проживу? Пять лет? А дальше что? Что тебе оставлю? Спокойно ведь и умереть не смогу, зайка…
— Ба… — подобные разговоры вести Аня была совершенно не готова. Только и могла, что усиленно мотать головой, отгоняя слова и мысли, а еще перебивать. — Не говори так, ба! Мы ничего продавать не будем! И ты жить будешь вечно! И дедушка не хотел бы!
— Дедушка не хотел бы. Ты права, Нют, права. И я тоже надеялась, что он вечно жить будет. Но дедушки больше нет. И защитить нас некому. А то, что предлагают… Это хороший вариант. Подумай, Нют. — Зинаида сделала паузу, набирая в легкие побольше воздуха, собираясь с силами, чтобы озвучить фразу, которую последние полгода отчаянно боялась. Но страху нужно уметь смотреть в лицо. Другого выхода нет. — Ты подумай, и мы еще поговорим. Но я хочу продать дом.
Думать о бабушкиных словах было сложно. Каждый раз, когда Аня старалась заставить себя, чувствовала, как по телу идет дрожь, а душа выворачивается наизнанку.
Ведь одно дело, когда подобное говорит Высоцкий (так как на восприятие его слов, как правды, мозг сам выставляет блок), а другое, когда это делает бабушка, будто внося болезненную истину, которую они все эти месяцы так рьяно пытались оставить за порогом, в дом своими руками.
И теперь эта истина внутри. Течет, вместе с кровью, по венам, заражая сомненьями организм.
А еще теперь перед Аней, по сути, встал один единственный вопрос: кому звонить?
Смиряться с решением бабушки, которое далось ей невероятно сложно, которое уже забрало слишком много нервных клеток, а реализация ведь и вовсе может лишить лет жизни, и звонить Высоцкому? А потом…
Когда Аня рисовала в голове перспективы переезда, холодела от ужаса. Она даже представить не могла, насколько больно бабушке будет смотреть, как ее дом — родной, самый лучший в целом мире — снесут. Да и дальнейшая жизнь в «коробке» ведь будет для бабушки настоящим испытанием. Слишком непривычно. Слишком тесно. Слишком душно.
Или рисковать вопреки собственным чувствам и звонить Вадиму. Который сначала неизвестно, что попросит за «сотрудничество», а потом неизвестно, сдержит ли слово — поможет ли на самом деле или кинет. Высоцкого ведь он готов кинуть, так чем они лучше?
