С каждым бабушкиным словом Аня чувствовала, что она заново начинает волноваться. А это ей запрещено. Совсем-совсем.
И чтобы успокоить, хоть как-то, она сбивчиво залепетала:
— Я позвоню, бабуль! Позвоню! Вот сейчас прямо. Только не переживай, пожалуйста! Мы на улице не останемся, я тебе обещаю!
Пусть ее обещания были пустыми, но Аня отчаянно мечтала, чтобы бабушка в них поверила. Чтобы где-то там — в больнице — хотя бы заснуть смогла спокойно. Чтобы не рвала себе сердце, по которому сегодня проехались катком.
— Позвони, Анют. Позвони. И мне потом. Я ждать буду…
Зинаида положила трубку, Аня же опустила руки с телефоном в кресло, глядя на горящий экран. Наверное, бабушка предложила не просто так. Потому что она мудрее. Потому что она старше. Потому что она — это человек, ответственный за благополучие их семьи. Она, а не малолетняя Аня, которая только и может, что хорохориться.
Запрещая себе сомневаться, Аня занесла палец над одним из пропущенных сегодня звонков, исполняя бабушкину просьбу.
Телефон не был включен на громкую связь, но в доме было достаточно тихо, чтобы Аня отчетливо слышала звук гудков. Один. Второй. Третий…
Четвертый. Пятый. Шестой.
Потом же…
Высоцкий скинул.
Аня почувствовала замирание сердце практически физически. Будто на мгновение земля перестала крутиться, а потом… Завертелась в обратную сторону, сбрасывая их с бабушкой вместе с домом со своей поверхности окончательно.
Он не возьмет. Он не поможет.
На ставших ватными ногах она снова поднялась, прошла по темному коридору к двери, открыла ее, впуская в дом скрекот цикад и обволакивающее обманчивое тепло последних летних часов. Девушка окинула взглядом двор, потом подняла глаза выше — туда, где горели окна победивших высоток. К сожалению, теперь сомнений и быть не могло — безоговорочно победивших. И ничто не помогло. Ни вера в чудеса. Ни правота. Ни вселенская справедливость.
Нужно было звонить бабушке, а Аня не могла. Опустилась на верхнюю ступеньку, положила мобильный рядом, обняла себя руками, хотела вскинуть взгляд в небо… Еще один раз. Маленький. Последний. Чтобы запустить туда всего одну мечту, но вместо этого опустила вниз.
Им теперь уже никто не поможет. Вот только… Как сказать об этом бабушке — Аня не знала.
* * *
Дорога от офиса до знакомой до боли разбитой строительными машинами улочки заняла сегодня у Высоцкого рекордно мало времени.
Не столько потому, что маршрут был "зеленым", скорее… Он никогда раньше не старался эту самую дорогу сократить. А сегодня отчего-то это казалось важным.
Корней подъехал к нужному двору, вышел из машины, хлопнув дверью сильнее обычного.
Прошел к калитке с облупленной зеленой краской, знакомым жестом открыл. Она жалобно скрипнула, впуская незваного гостя. Показалось даже, что скрипнула громче и протяжней обычного — как бы жалуясь на то, свидетелем чего ей пришлось сегодня побывать.
Только Корнею не надо было жаловаться, он и из рассказа Вадима понял все более чем ясно, пусть тот самый рассказ и был довольно путанным.
Теперь же шел по тем же плитам, которые до этого топтал не раз и не два, чувствуя либо ноющее раздражение (из-за предстоящего разговора), либо остаточное (из-за произошедшего). Но на сей раз, по идее, он должен был испытывать если не триумф, то хотя бы облегчение, а испытывал все то же — злость вперемешку с раздражением.
Все через задницу. Неделя его отсутствия… И все через задницу.
Исполнительный «представитель его воли» явился к Ланцовым в составе «НКВДшной тройки», предварительно провернув фиктивную сделку с Анфисой. Надавил. Да так, что старшую пришлось госпитализировать. Оставил Ланцовых в прямом смысле у разбитого корыта, еще и напутствие наверняка дать не забыл.
Набойки дорогих мужских ботинок стучали по бетонным плитам, Корней делал шаг за шагом в сторону дома, на пороге которого сидела девушка.
Опять, как всегда, в излишне коротких шортах, смотрела перед собой, даже, кажется, не замечая приближения постороннего человека, обнимала голые плечи руками. Кудри снова были собраны в аккуратный пучок на затылке. Красивая… Растерянная… Испуганная… С сухими глазами и белым лицом… Дрожащая скорее от пережитого, чем от холода.
Хотя и холодно-то не было — последний день лета порадовал бархатом тепла. Только в этом доме вряд ли хоть кто-то смог это оценить. Слишком день получился насыщенным.
Он видел входящий от нее. Скинул, потому что был на полпути и смысла говорить по телефону, если совсем скоро можно будет лично, не видел.
Корней подошел к Ане, остановился на расстоянии вытянутой руки, с минуту просто молча смотрел сверху вниз. Ждал ли, что сама заговорит? Вряд ли. Скорее с кулаками бросится. Но это не пугало. Мужчина держал руки в карманах брюк с идеальными стрелками, на руке то и дело вспыхивал экран часов — написывал Вадим, который так и не понял, что натворил и откуда такая реакция начальника. Отвечать сегодня Высоцкий не планировал. Пусть понервничает. Ему полезно.
— Что ты будешь делать? — Корней же все продолжал смотреть на девушку, сидевшую на пороге того самого, попортившего столько крови и нервов, домишки, и не мог разобраться — больше жалеет или злится. Теперь-то не только ему, но им обоим наверняка очевидно — вот к чему приводит глупая принципиальность там, где места ей не было. Сами виноваты. Во всем сами виноваты.
— Я не знаю… — Аня же ответила тихо, глядя перед собой в темноту, обнимая плечи руками, забывая моргать.
— Вставай, — когда он произнес приказным тоном, вздрогнула, вскинула взгляд.
— Зачем? Меня не пустят к бабушке в больницу, я спрашивала. Только завтра можно приехать, — ответила тихо, сдавленным голосом.
— Вставай. Собери самое необходимое. Побудешь пока у меня.
— Я не могу. Вы посторонний человек… Я вам не доверяю.
— На лавке лучше, думаешь?
— Я тут переночую, — девушка сказала твердо, оглядываясь на дверь дома, который уже завтра, скорее всего, перестанет существовать.
— А дальше? Все же на лавке? — нет, таки больше жалеет. Потому что он не хотел, чтобы все произошло вот так. Смотрел, как Аня хмурится, закусывает губу в раздумьях, потом поднимает взгляд на него опять с опаской…
— За что вы так с нами? Мы же действительно никому не сделали ничего плохого, чтобы вот так…
— Вы переоценили свои силы. Вот и все.
— Это ведь наш дом…
— Уже не ваш. Пойдем. Здесь тебе делать больше нечего.
Аня долго смотрела на протянутую мужскую руку, продолжая впиваться пальцами в свои плечи. Ей физически сложно было принять предложение человека, разрушившего их с бабушкой жизнь. Вот так просто… Потому что может. Но бабушка просила… Да и выбора не было, поэтому…
