Кирилл положил в рот свернутую тонкой лентой красную рыбу, опустил палочки на тарелку и, медленно жуя, всмотрелся в лицо Ульяны. И она повернула к нему голову. В ее глазах он видел полную капитуляцию, хотя губы были упрямо сжаты, чтобы не выдать согласия.
И вдруг за стенами раздались громкие стоны. Характер звуков был отнюдь недвусмысленным. Кончики ушей Ульяны вспыхнули, и лицо начало гореть от смущения. «И надо же было им делать это именно сейчас», — напряженно свела брови она и отвернулась от мужчины.
Кирилл замер и с каким-то тайным наслаждением наблюдал, как меняется выражение лица недотроги от смущения до попытки показаться невозмутимой и как она старается избежать его взгляда.
— Ты же знаешь, я не принимаю отказов, — мягко продолжил он, ловя каждое ее движение.
— Исключений не делаете? — ответила она севшим голосом.
Соседи утихли. Ульяна вдохнула полной грудью, подняла глаза на Барховского… И тут женщина резко застонала во все горло, а мужчина зарычал: «Да-а-а!» Похоже, это была кульминация. Ульяна непроизвольно расширила глаза и замерла.
Барховский не выдержал и тихо рассмеялся. Ульяна подавила смущенную улыбку и стала сосредоточенно ловить ускользающий рис в блюдце с соусом.
Кирилл неспешно повернулся всем корпусом к Исаевой, уперся локтем в сиденье дивана и мягко коснулся ладонью ее шеи. Она сразу откликнулась дрожью, но постаралась сделать вид, что просто не ожидала, и старательно непринужденно положила в рот пластинку имбиря.
— Ты кончаешь куда изящнее, — неожиданно заметил Барховский.
Ульяна чуть не подавилась, зажмурилась и закашлялась. Кирилл вынул палочки из ее рук и подал воды. Она медленно запила, а когда спокойно перевела дыхание, он склонился и коснулся уголка ее губ невесомым поцелуем, без всякого напора, и отстранился, внимательно глядя в глаза.
Ульяна задержала дыхание на это короткое мгновение, растерянно моргнула и, утонув в его таких необычных сегодня глазах, дала волю своим желаниям: притянула его за рубашку и сама прижалась к его губам.
И куда только делось то нетерпеливое желание досадить этому тирану — лед расплавился после его легкого прикосновения. А уж дальше и думать-то было сложно… Его поцелуй задевал совсем другие струны ее души — мощнее, глубже, пронзительнее, чем секс. Может, потому что она так давно хотела эти губы… А может, потому что целовался он, как перед казнью, словно дышал ею, как воздухом…
В нем снова проснулся зверь — жадный, сильный, яркий… Завладел ее волей и разумом, оплел лапами и будто проник в каждую клеточку ее существа лишь через этот жаркий властный поцелуй. Ульяна глухо застонала и обняла мужчину за шею, закрылась пальцами в густых волосах на макушке.
«Как же я хочу его! Почему он не мой?..»
В какой-то момент она оказалась на его бедрах, а его пальцы уже алчно блуждали под ее футболкой, сжимая грудь и играя с затвердевшим соском. Его губы начали путешествие по ее шее к ключице и возвращались обратно в еще более неистовом желании растерзать ее губы. Следы от языка и зубов горели, а кожа требовала еще…
Но дальше Барховский не заходил, а между ног Ульяны уже горело сладким пламенем, пульсировало и ждало разрядки. Она перестала сдерживаться и откровенно терлась о его плотный бугор в паху, приближая такой желанный взрыв удовольствия.
— Мне нравится твоя инициатива, — выдохнул Кирилл в губы недотроги, сжимая ладонью ее ягодицу. — Это — да?
Она слегка отрезвела и уставилась на него помутневшим от возбуждения взглядом: «О чем он говорит?..»
Он поедал ее глазами, а другая его рука все еще под ее футболкой дразнила сосок. Губы горели от желания ощутить его упругость, но Кирилл медлил. Она должна дать ему согласие.
— Разве вас когда-то интересовало мое мнение? — изнемогая от истомы и чуть прогибаясь от его ласки, выдохнула Ульяна.
— Все дело в силе твоего сопротивления, — нагло улыбнулся он. — Чем сильнее будешь сопротивляться, тем жестче будут меры.
— Боюсь спросить, какие…
— Решаю по мере поступления, — прошептал он и смял ее непокорные губы жестким поцелуем.
Ульяна снова обняла его и крепко прижалась бедрами.
«Похоже, я переоценил свои силы на сегодня, — недовольно пронеслось в мыслях Кирилла. — Надо убраться, пока не опозорился… А она уже моя… Немного дожать… Но не сегодня».
— Мне пора, — вздохнул он, с неохотой отстраняясь от ее губ. — У тебя будет время подумать…
Ульяна облизала губы и в обессилевшем томлении прислонилась лбом к его подбородку, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. «Ну не уходи… пожалуйста… еще чуть-чуть, — мысленно замолила она, хотя и понимала, что Барховского следовало гнать куда подальше. Но как же трудно было его отпустить. Ведь это может больше не повториться. — За что он так наказывает меня? За то, что не соглашаюсь на преступление перед собой?»
— Спасибо за ужин, — наконец выговорила она, подавив желание спросить, почему он уходит, и отстранилась от него.
Кирилл словно почувствовал это, но выдал другую причину, тоже правдивую:
— Завтра рано еду в Питер…
Ульяна заправила волосы за уши и поднялась. Барховский держал ее за руку все это время, а потом и сам встал на ноги.
— Легкой дороги, — не поднимая глаз, проговорила она и отошла за столик, чтобы не потерять контроль и не прижаться к нему снова. Отчего-то захотелось заплакать.
Барховский окинул ее задумчивым взглядом, коротко кивнул на пожелание и молча вышел в прихожую.
Ульяна обняла себя за локти и не сдвинулась с места. Только услышав щелчок дверного замка, сильнее впилась пальцами в локти и зажмурилась, не позволяя себе расплакаться.
Какой странный был вечер, и теперь бессонная ночь. Внутри Ульяны тоскливо ныло. Лучше бы это был секс — эгоистичный, безжалостный и никаких эмоций — голый инстинкт. А теперь, лежа в постели и ловя взглядом тени на потолке, Ульяна не знала, что делать со своими чувствами.
Проблема была в том, что с каждым днем Барховский открывался ей с новой стороны. Один человек со множеством граней: эгоистичный и непреклонный, но строгий и принципиальный, грозный и сильный, но чуткий и ласковый мужчина, который никогда и не притворялся кем-то другим. Сегодня он выбрал ужин в ее компании, а ведь мог поехать домой, к дочери или совсем к другой женщине…
Да, иногда он обходился с ней жестко, когда она сопротивлялась. А она ведь капризничала. Ей трудно было это признать, но обещала себе не лгать. Они взрослые люди, зачем мешать друг другу в исполнении обоюдоострых желаний? Он выбирал ее, она хотела его… И все, что бы ни происходило чрезмерного или странного, было только между ними, и в этом секрет отношений, даже таких ненормальных. И Ульяна терялась от того, почему, сознавая все это, она продолжает противиться мысли просто позволить ему быть с ней. Каждый раз она ищет ему и себе оправдания и находит довольно убедительные, но не может спокойно принять решение: когда он рядом — подчиняется ему, когда его нет — клянет на чем свет стоит, но все равно ждет его.
